Шкипер Сальми чувствовал, что люди на борту «Филистера» были недовольны тем, что командиром катера был назначен такой молодой моряк, как он. Они считали, что любой из них был бы для этого более подходящим человеком, чем Сальми. Ни один из них, правда, не сказал этого прямо, но он заметил, что каждый раз, когда он входил к ним в каюту, становилось как-то тихо и пустынно вокруг него.
Если он предлагал им что-нибудь, говоря, что они могли бы заняться тем или другим во время стоянки, они односложно отвечали ему:
— Да, да!..
Он очень хорошо знал, что не обладает в глазах моряков никаким авторитетом. Ну, что ж! Он был уверен, что настанет время, когда покажет себя, и с нетерпением ждал подходящего случая.
Однажды Сальми вышел из каюты, где остальные, после целого дня безделья, собирались ложиться спать. Он вышел на палубу, чтобы посмотреть на погоду. Может быть, ему удастся подметить признак того, что уляжется, наконец, сильный морской ветер, но ничто не говорило о возможности перемены погоды. Пена так же, как и утром, колыхалась на хребтах волн, и волны были так велики, что иногда доходили до черного мола и обдували его своей белой слюной. И тогда казалось, что над неподвижной поверхностью бухты, за черной громадой мола шел дождь. Небо было попрежнему серо и низко висело над рыбацким поселком, так что высокие мачты русских шхун, казалось, упирались в него.
Сальми постоял еще немного и посмотрел на большую тихую бухту, в темной воде которой отражались красные фонари судов.
Когда он спустился в каюту, то застал там бодрствующим одного Мелькерсена.
— Вы не слыхали птичьего крика? — оживленно спросил он Сальми.
— Ни звука вообще не слыхал, — ответил Сальми.
— Значит и завтра лучше не будет, — проворчал старик, повернулся к стене и скоро захрапел.
И все-таки случилось не так, как предсказывал Мелькерсен. На утро над спокойным и сверкающим морем встал ясный и светлый весенний день. «Большая мельница» на Северном полюсе перестала молоть. Все же в Северном Ледовитом море была зыбь — волны гигантскими складками подкатывались к молу, напоминая медленно приближающиеся колеса. Зеленовато-белая вода обдавала еще брызгами каменную стену, когда волны разбивались о нее. Но сегодня эти волны были уже гораздо слабее и не могли, как вчера, своими белыми гребнями залить мол. Со вчерашнего дня море снова стало ручным.
Но что же произошло в Обширном рыбацком селении в течение одной ночи? Случилось самое необычайное и чудесное на свете: наступила весна. Небо, еще вчера висевшее так низко над селением и бывшее совсем серым, сегодня казалось высоким и ясным. Подобно громадному голубому куполу, вознеслось оно над морем и землею, и море от нависшей над ним голубизны принимало такую же окраску, и трудно было бы решить, где начиналось море и где кончалось небо. И на небосклоне стояло красное солнце, огненное колесо, нависшее над морем, и посылало сноп золотых лучей в его затаенные глубины…
Чего только не случилось за эту ночь!
Взгляните на мол: вчера он был пустынен и покинут, а сегодня чайки стаями сидели на нем и кричали: «охо, охо!»
И не только один мол был усеян чайками. Стаи этих белых птиц сидели также на крышах амбаров и, вытянув шею, глядели на море, словно в течение ночи целое облако белых птиц спустилось на поселок, и в нем сразу стало гораздо оживленнее, чем всегда. Хриплое «ха-ха» этих птиц разносилось над всей бухтой, — неожиданный, необычайный звук, который еще увеличивался, когда новые стаи пробовали усесться на крышу амбара, и когда поднималась драка.
Все рыбаки говорили о чайках, и все были уверены, что скоро появится и песчанка. А то зачем же тогда за ночь прилетели чайки? И благодаря чайкам, все население поселка в течение дня было в хорошем расположении духа.
Но песчанка не появлялась, и на следующий день ее не было также. По всему Финмаркену ниоткуда не поступило сообщения о прибытии песчанки. Приманки тоже не было, так что катера целыми днями попусту простаивали в бухте. Скучные это были дни. Чайка так и не внесла в их жизнь никакой перемены. На этот раз чайки просто одурачили рыбаков. И самые старые из рыбаков сжимали кулаки и грозили ими стаям белых птиц, сидевших на молу.
— Убирайся в море и разыщи там песчанку, чортова…..птица! — восклицали они.
«Ха-ха» — вытянув шею и неспокойно передвигаясь по молу, отвечали им чайки.