В самой технике, на которую так уверенно опирается теллурический, подвластный духу тяжести человек, Сухово-Кобылин призывает видеть не панацею, а своего рода проекцию будущих возможностей нового, одухотворённого тела. Умные машины и механизмы, как бы продолжающие наши органы, не замена их, но «почин и зерно будущих органических крыльев, которыми человек, несомненно, порвёт связующие его кандалы теллурического мира». Философ Всемира провидит, как в процессе движения человечества к будущей звёздной эпохе «человека технического» сменит «человек летающий», полагая начало эре ангельского, «идеального человечества».
Идеи и проекты Сухово-Кобылина при его жизни так и не получили известности, остались «в душевной глубине» и на листах неопубликованных записей, к тому же сильно поредевших в результате пожара, вспыхнувшего в Кобылинке в 1899 году. Быть может, теперь до философских текстов писателя всё же дойдут умные, воскрешающие руки потомков?
Его место ещё не определено
Его место ещё не определено
Литература / Литература / Сухово-Кобылин – 200
«Свадьба Кречинского» в Театре им. Моссовета (режиссёр П. Хомский)
Фото: ИТАР-ТАСС
Теги: Сухово-Кобылин
Пьесы Александра Сухово-Кобылина сложны для современного театра
Об одном из самых недооценённых русских писателей рассказывает литературный и театральный критик Наталья Старосельская.
– Различные исследователи сравнивали Сухово-Кобылина с Грибоедовым, Салтыковым-Щедриным, Островским, относили его к «малым драматургам»… А как вы оцениваете его место в русской литературе?
– Мне кажется, что Александру Васильевичу Сухово-Кобылину принадлежит совершенно особое место, его нельзя сравнивать ни с кем из названных вами хотя бы по той причине, что, в отличие от этих писателей, первая его пьеса, «Свадьба Кречинского», была написана «на спор», возникший однажды за обедом, когда его сестра, писательница Евгения Тур (Елизавета Васильевна Сухово-Кобылина), предложила устроить своеобразный конкурс. Что же касается двух других пьес, «Дело» и «Смерть Тарелкина», они родились, что называется, из горького личного опыта, когда Сухово-Кобылину пришлось столкнуться на много лет с отечественным судопроизводством – оговорами, взятками, существованием «под подозрением», в котором он пребывал несколько лет. К «малым драматургам» его относят порой лишь по количеству им созданного, но это возможно лишь в том случае, когда не дают себе труда понять, какой кровью написаны эти произведения, как тесно связаны они одно с другим. Неслучайно Сухово-Кобылин мечтал, чтобы его трилогия была поставлена в один вечер – это произошло лишь дважды: в Литературном обществе А.С. Суворина в начале ХХ века и в Московском театре на Юго-Западе Валерием Беляковичем в 80-х годах.
Место Сухово-Кобылина в русской литературе – совершенно отдельное, ни с кем не сравнимое, несмотря на тематические и острые, язвительные по интонации совпадения с Салтыковым-Щедриным и реже – с Островским. Но вся печаль в том, что это место до сих пор так и не определено по праву, по его истинному значению…
– Не возникает ли у вас впечатление, что биографией Сухово-Кобылина сейчас интересуются больше, чем его творчеством? Ведь если, например, говорить о книгах, то за последние годы издано минимум три произведения о нём, а переиздания его произведений, насколько я могу судить, не было…
– В том и трагедия этой личности, что биографией его всегда интересовались гораздо больше, чем творчеством! Неслучайно ещё в 30-е годы ХХ века два разных литературоведа – Виктор Гроссман и Леонид Гроссман – почти одновременно выпустили две книги о Сухово-Кобылине, в которых о творчестве почти совсем не говорилось, зато в мельчайших подробностях, с привлечением судебных документов рассматривалось дело об убийстве Луизы Симон-Деманш – с прямо противоположными выводами: убил! Не убил! И легенда о жестоком убийце, расправившемся со своей любовницей, сопровождала Александра Васильевича до самой его смерти. И по сей день сопровождает – очень часто те, кто даже не знает, что конкретно он написал, говорят: «А-а-а, это тот, который кого-то убил…»