Мне нравилось стоять в шуме и темноте— немного смягчалось смятение, поднятое во мне Георгом. Его слова еще звучали у меня в ушах. Эти тучи и ветер, эти сгибавшиеся там внизу деревья под порывами страшного ветра — напоминали мне бурное отчаянье Георга.
Я оглянулся на дом. Вспыхнула ослепительная молния. В нескольких шагах от меня стоял Георг, глядя на окно детской.
Снова нестерпимо яркая молния осветила его. В этот момент он медленно отвернул лицо от широкого окна и ушел. Меня он не заметил.
На нас обрушилась темнота, и с ней прорвался протяжный грохот грома.
Когда я пробежал несколько сажен, чтобы укрыться под более густой пихтой, я уже промок до нитки. Вслед за этим широкое окно раскрылось, и под дождь высунулся кто-то в белом.
— Подойдите сюда, — услышал я голос жены Георга, — все равно вы уже промокли… Хотя… — прервала она себя, и прежде чем я успел подбежать к окну, она уже спрыгнула на землю.
— Он ушел? — спросила она и тотчас сама себе ответила: — Конечно, ушел. Я чувствую это. Я его присутствие чувствую издали. Сжальтесь надо мной, помогите! Вы думаете, я не знаю, что в сердце Георга буря? Недаром я прожила полтора года в этом доме… Он просил вашей помощи, чтобы отвлечь меня. Теперь я прошу ее для себя. Сегодня он неожиданно обнаружил, что сын его— обыкновенный человек. Он в отчаянии. Бежим скорей в дом, он сейчас в детской! Я это чувствую. Скорей, скорей! Боюсь — он что-нибудь сделает…
Мы вихрем промчались ближним коридором и влетели через боковую дверь в детскую. Георг сидел у кроватки, опустив голову на руки в зловещей неподвижности. Не оборачиваясь, он сказал глухо:.
— Не бойся, я ничего не делал.
Потом — ко мне:
— Эта женщина ошибается. Ее сын родился не обыкновенным человеком, а полным, безнадежным идиотом! Посмотри на его череп! Это ведь обезьяний череп…
Георг встал и, как раненый зверь, заревел на весь дом:
— Как я мог не видеть сначала! И я еще надеялся! Как это вышло?! Мой сын — идиот!!!
Мать, судорожно прижимавшая к себе ребенка, упала без чувств на пол.
Я подхватил ребенка, уложил в кроватку и сказал Георгу, стараясь в то же время привести в чувство его жену.
— Но ведь у вас могут быть еще дети.
— Еще?! Ты ничего не понимаешь. Вся наша система строилась на первом и последнем — на единственном сыне. Больше одного у нас не бывает!
И, не дав мне ответить, он быстро вышел.
В конце концов помощь моя, действительно, понадобилась, чтобы сопровождать мать с ребенком в Москву.
Когда мы утром в тряской телеге отъехали с версту от дома, Нина Дмитриевна, облегченно вздохнув, обернулась. Я тоже оглянулся. Столб дыма подымался над тем местом, где была избушка.
— Кристалл заливается водой, — сказала Нина Дмитриевна.
— Куда же они уедут? — спросил я.
— Не знаю, — равнодушно ответила она, — ведь в их распоряжении вездеход.
Якут тоже посмотрел назад и, видимо, желая пояснить, что ничему, происходившему там на горе, не стоит удивляться, невозмутимо сказал:
— Там много злой уор. Но Гуорга хороший кузнец. Ах, Гуорга великий шаман!..
Нина Дмитриевна, знавшая формулы, необходимые для наращивания кристалла, категорически отказалась их мне сообщить, так же как и те сведения об N-лучах, которые могли бы мне помочь продолжать опыты.
— Я сообщу вам эти сведения при одном условии — если Георг ошибся и мой сын окажется здоровым человеком, — сказала она, прощаясь со мной в Москве…
Через год волна пролетарской революции подняла на вершину жизни самосознание трудящихся масс. И я снова вспомнил Георга… Где он теперь? Живы ли они все? Ведь они ждали этого дня, чтобы отдать трудящимся свои открытия.
Почти год я не встречался с Ниной Дмитриевной. Правда, первое время после возвращения в Москву я к ней несколько раз заходил, но мои посещения, повидимому, всякий раз будили в ней с новой силой тяжелые воспоминания и мрачные мысли. Чтобы не быть ей в тягость, я перестал ходить.
Теперь я снова пошел к ней…
Некоторое время нерешительно стоял перед дверью.
«Стоит ли тревожить?»
За дверью послышались смех, беготня. Я постучал.
Открыла Нина Дмитриевна. Но это был уже совсем другой человек. «Дремой» ее сейчас никак нельзя было назвать. Радостное удивление, приветливая улыбка на ее прекрасном помолодевшем лице без слов сказали мне, что печаль забыта. Не успел я поздороваться, как маленький мальчик стремительно подбежал ко мне, схватил за край пальто и звонко крикнул: