Они допустили непоправимую ошибку. Я отлично понимал, какой опасности подвергалась экспедиция, но моего мнения никто не спрашивал, а дисциплина требовала, чтобы я молчал. И то, чего я боялся, случилось. Когда буря перестала подгонять нас, мы очутились в ловушке, углубившись в ледяной пояс по крайней мере на 20 миль. Проснувшись утром, мы увидели, что пролив за нами замерз. Мы застряли в антарктическом льду, среди неизвестного нам Южного океана, в самом начале длинной полярной зимы!..
Мы не были снабжены всем необходимым для зимовки в полярной области. Первоначальный план экспедиции состоял в том, что мы еще в летнее время должны были достичь южного магнитного полюса на юге Земли Виктории и там приготовить зимнюю квартиру. Четыре члена экспедиции должны были остаться там, а корабль и остальной экипаж — вернуться в Европу и только весной притти за товарищами. Зимовать должны были: румынский ученый, его ассистент-поляк, доктор Кук и я.
Теперь же нам всем приходилось зимовать здесь без зимней одежды и без достаточного количества провизии. Даже ламп нехватало, чтобы осветить все каюты, — перспектива действительно мрачная!..
Тринадцать месяцев простояли мы во льду, зажатые в нем, как в тисках. Два матроса сошли с ума. Все заболели скорбутом (цынгой), и всех, кроме троих, эта болезнь сильно ослабила. Между тем, этого повального заболевания скорбутом легко было избежать. Мы с доктором Куком хорошо знали из книг о путешествиях по полярным странам, что употребление в пищу свежего мяса предохраняет от скорбута. Поэтому, справившись с дневной работой, мы целыми часами бродили в поисках тюленей или пингвинов и с большим трудом притаскивали к кораблю убитых животных. Но нашего начальника охватило вдруг непреодолимое отвращение к их мясу, — мало того, что он сам отказывался его есть, он и матросам запретил прикасаться к мясу. В конце концов, мы все заболели скорбутом, а начальник экспедиции и шкипер так ослабели, что написали свои завещания и слегли в постель.
Теперь я стал во главе экспедиции. Первым делом я вызвал на палубу всех работоспособных матросов и велел им вырыть из снега зарытые вблизи шхуны туши тюленей. Повару был отдан приказ оттаить и изготовить тюленье мясо. Все на борту, включая и руководителя экспедиции, с жадностью набросились на эту новую пищу, и после нескольких дней ее употребления все стали поправляться.
В эти трудные тринадцать месяцев, когда нам постоянно угрожала смерть, я выучился любить и уважать доктора Кука, и моего отношения к нему ничто не сможет изменить, — что бы я ни узнал о его позднейшей жизни. Он единственный из всех нас никогда не терял надежды, светлее всех смотрел на будущее, и всегда и для всех у него было про запас ласковое слово. Если кто-нибудь заболевал, он садился к изголовью больного и утешал его; отчаивавшихся он постоянно подбадривал и внушал им новое мужество. Его предприимчивость и находчивость не знали границ. Когда после долгой полярной ночи солнце снова появлялось на небе, он становился во главе небольших поисковых партий, бродивших по всем направлениям и искавших на льду трещину, которая дала бы нам возможность выбраться в открытое море.
Однажды одному из нас посчастливилось метрах в девяноста от корабля обнаружить небольшую трещину. Мы не придали ей никакого значения. Но доктор Кук счел это за хорошее предзнаменование. Он был твердо уверен, что лед собирается взломаться именно вдоль этой трещины. Он предложил нам прорезать в этих девяноста метрах твердого льда канал и ввести в него «Бельгику», чтобы, как только лед тронется, воспользоваться проходом.
Нам показалось это нелепым по двум причинам: во-первых, для ломки льда у нас были с собой только полутораметровые пилы да немного динамита, а во-вторых, большинство матросов были измучены и не знали, как взяться за дело. Но доктор Кук убедил нас взяться за работу, хотя бы для того, чтобы отвлечься от размышлений об ожидавшей нас участи.
Странный вид имели наши люди! Став во главе экспедиции, я первым долгом позаботился о теплой одежде для них. Из розовых шерстяных одеял я распорядился сшить им просторные костюмы, которые оказались и достаточно теплыми и удобными, но матросы, одетые в них, представляли собою очень своеобразное и живописное зрелище.