— А в кого же сейчас стреляют?
— Не иначе как в воздух стреляют… Так, для острастки. А воры уж далече. Это я тебе верно говорю. Они небось давно уж лодку свою посуху через остров переволокли и другой протокой теперь пробираются.
— Но ведь ловят же все-таки воров?
— Конешно, ловят… Только старого башлыка трудно поймать… Разве убьют или шибко изранят…
— А тебя самого ловили?
— Случалось два раза.
— И что же тебе за это было?
— При старой власти пришлось отсидеть, а при новой — полсотней рублей отделался да лодку с неводом отобрали.
— А ранить тебя не ранили?
— Ну, а как же! И это бывало… Первая пуля — башлыку. Это уже известное дело… Вот гляди!..
Панфил расстегнул рубаху и повернулся к огню. Возле его могучего бронзового плеча виднелась затянувшаяся рана.
— Это одна… А вот — вторая, — и он указал на свою руку. — Вот, щупай, где пуля засела… ишь, катается в мясе… Третья рана на ноге.
— Три раны! Эх, Панфил, неужели этого тебе все еще мало?! Небось, сколько ты времени в больнице пролежал?
— В больнице? Что ты, парень!.. Разве нашему брату можно в больницу? Дома старуха залечивает, а в больнице— пропадешь с ней, с раной-то!
— Это почему же?
— Да потому, что фельшер враз смекнет, при каком деле я рану получил… Оно, конечно, в больнице залечат аккуратно— слов нет, а как залечат, так к ответу и привлекут; это тоже уж само собой, как водится… Нет, нам в больницу нельзя. Сами себя лечим, а как на воровство идем, так с собой на всякий случай и бинтов, и жира медвежьего, и спирту, и порошков разных берем… Вот с этой раной я без малого два месяца дома лежал. Старуха лечила.
— Отчаянный вы народ…
— Действительно, что так… Особливо молодежь отчаянничает. Еще за месяц до рунного хода ко мне ребята наведываться начинают: «возьми, мол, дед Панфил, к себе на лодку хищничать». Отбою не дают — вот как пристанут. Старуха моя им и то говорит: пожалейте, мол, мово старика. Он, дескать, и так весь простреленный… Ну, а я уж, конечно, выбираю себе ребят какие понравятся… поздоровее, значит, потому на этом деле с слабым парнем пропадешь. Прежде нежели я парня к себе в пай возьму, я его наперед попытаю — есть ли еще в нем силенка-то… А кроме силы надо и дело знать. Можешь ты грести так, чтобы темной ночью имальщик тебя в десяти шагах не услыхал?.. Можешь ты ночью с неводом скоро управиться? Если можешь, — стало-быть, хорош будешь; не можешь — ну, так и проваливай… Да, парень, воровать омуля не всякий может. Надо и силу и смелость иметь…
— Вот, летошный год какие страсти нам тут претерпеть пришлось, — продолжал он. — Акурат у имальщиков ребята подобрались боевые, и многих молодых башлыков они тогда на Селенге переловили… И вот случилось так, что на протоке Сорокоуста убили они одного хищника, и в село наше покойника страшного привезли с простреленным глазом. Я в это самое время акурат собрался на воровство итти… «Ну, — говорю, — ребята, сознавайся, кто заробел? Потому если кто сомневается — я на промысел не пойду»… Молчат мои ребята… думают… ну и порешили, конечно, итти, потому в ту пору омуля много в реку зашло… Стало-быть, и пошли… Половили мы хоть и недолго, а рыбы попалось много… Штук пятьсот омулей в лодке уж было, когда назад порешили вертаться. Убрали ребята невод, и направил я лодку в протоку Траниху… Идем тихо-претихо, а имальщики все же нас с берега приметили, потому луна яркая светила… Стали они в нас из берданов палить и за нами пустились вдогонку на веслах на такой же воровской лодке. Ну, конечно, где им за нами угнаться… И стали мы от них уходить. Оглядываюсь это я все на них, а тут вдруг и впереди нас палить начали… Глядим — спереди нас мотор несется… И откуда он это только взялся?.. Что будешь делать?.. Протока узкая; сзади имальщики и спереди они же на моторе… С двух сторон, стало быть, нажимают. Встал я тут на одно колено. Крепко зажал рулевое весло и на ребят своих глянул. Смотрят они на меня; вся надежда их — я, а мне деваться некуда: ходкий семисильный мотор прямо на меня идет… Направил тут я лодку прямешенько на мотор и быстро подходить к нему стал. Вижу, на моторе имальщики уж багор приготовили… зацепиться за мою лодку собираются… а ребята мои — ни звука… Так и впились в меня глазами: «Выручай, мол, дед Панфил». Разом наклонился я тут всем телом направо… Налег на рулевое весло и ребятам головой кивнул. Сообразили ребята: враз затабанили правыми веслами, а левыми так гребнули, аж весла затрещали… Верткая у меня лодка… разом легла она поперек перед самым мотором и птицей к берегу понеслась. У самого берега круто ввернул я налево и мотор в два счета обогнул… Не могут моторы круто ворочаться. Наши воровские лодки верткие… Они на месте поворачиваются враз, потому мы поворачиваем их сразу — и веслами и рулем. Ну, а мотор этого сделать не может. Поворот у него тихий, а тут вдобавок и протока узкая была. Пока это он назад повернулся— мы уже за остров в другую протоку входили… Ну, конечно, постреляли в нас… да только ночью стрелять-то не больно способно..