Панфил крепко затянулся из своей самодельной трубочки и, помолчав с минуту, продолжал:
— Завернули мы, значит, в протоку… Думаем, ушли, мол, теперь от врагов своих… Не тут-то было. Как затарахтит второй мотор под берегом!.. По звуку узнал я его: девятисильный! И пошел он тут за нами чесать… Сбросил я тут с себя шапку, а ребята со своих рубах ворота оборвали, чтобы духу больше набрать. Налегли они на весла, сколько только хватило силенки, и понеслись к Байкалу… Мотор позади нас не отстает. Мы идем, и он за нами. Отставать не отстает, но и ближе не подходит. Так шли мы, небось, с полчаса… Уставать тут кое-кто из ребят начал… Слышу, дышат мои парни со свистом, а все гребут, еще не сдаются. Стал я их тут маленько подбадривать. Как шлепну рулевым веслом по воде — то одного, то другого парня холодной водой окачу — встрепенется он, и вроде как ему от этого полегчает… а все-таки вижу, не справиться нам с мотором. Он тарахтит себе ровно, как и прежде, а парни мои уж хрипят. Одно слово — человек не машина… Проходили мы тут место одно… завтра мы его проезжать будем… я тебе покажу… Мель там посреди протоки была. Надумал тут я, что одно нам спасенье только и есть — это мотор на мель загнать… Тихонько шепнул я ребятам, чтобы гребли потише, и стал к себе мотор подпускать. Обрадовались на моторе. Там, небось, подумали, что у нас дух весь вышел. Стали нам оттуда кричать, чтобы мы весла бросали, потому нам все равно не уйти. Ребята мои молчат и гребут легонечко, будто заморились, а мотор ближе подходит. Подпустил я его к себе шагов на двадцать. Смотрю, на моторе багор приготовляют, а до мели сажен с полсотни осталось. Кивнул я тут своим ребятам, круто повернул лодку к мели, и налегли мои молодцы на весла из последних сил… За нами и мотор сгоряча повернул. Разом выскочили мои ребята на мелкое место, лодку подняли и через узкую мель на руках пронесли всю как есть, с веслами, неводом и омулями… С ходу налетел на мель мотор; зарылся носом в песок — только винт его зарычал: рррр!
Попрыгали в воду имальщики, ухватились за тяжелый мотор — никак не стащат, а мы уж на веслах сидели и к берегу неслись. Пальбу открыли по нас страшную… рулевое весло у меня в руках пулей перешибло и ладонь мне прошибло. Шибко кровь потекла, а я и боли не чувствовал — так лодку до берега и довел..! Ну, а там на берегу нам спасенье было. Разом вытянули мы лодку из воды и в густом тальнике схоронили… Пятьсот омулей в лодке было… И ругались же имальщики!.. Долго слушали мы, затаившись, как они нас честили.
Панфил умолк и принялся прочищать свою трубку.
— Ну, а вы в имальщиков никогда не стреляете? — спросил я его.
— Нешто можно!.. Этого никогда не бывает… Рыбу воровать — одно дело, а человека убивать — другое… и ответ за это тоже другой. Имальщик — тоже человек… Надо же и ему кормиться. Он деньги за свою работу получает… Он поступает по закону… зачем же его стрелять? Мы и ругать их себе не позволяем.
— Послушай, дед, — обратился я к нему. — Чем омулей в Селенге воровать и жизнью своей рисковать, не лучше ли ловить омуля по закону? В море ведь позволено ловить… Выправить права, небось, недолго и стоит это недорого… Лови себе спокойнечко в Байкале… Зачем же непременно ловить там, где запрещено?
— Так-то оно так, — отвечал Панфил. — Да, во-первых, в море столько не наловишь, сколько здесь, в Селенге, а кроме того…