Мы с трудом продвигаемся во льдах по. направлению к Норд-Капу (шпицбергенскому). Только к 24 часам у нас на траверзе появляются серые скалы, изборожденные белыми полосами снегов. Это — Норд-Кап. Всю ночь «Красин» беспомощно бьется в окруживших его мощных льдах. Мы слышим, с каким остервенением молотят винты по льдинам. Мне кажется, что если будет так продолжаться, от винтов останутся лишь огрызки…
Чухновский не сходит с верхнего мостика; при помощи Хуля он сверяет с картой береговой рельеф и пытается в бинокль найти у Норд-Капа ровное место, которое сулило бы возможность взлета и посадки. Однако пока нечего и думать о том, чтобы повернуть к берегу; к полудню 1 июля «Красин» оказался зажатым, как в мешке, в плотном нагромождении льдов, набившихся в проливах между Семью Островами.
Семь Островов, или Севен Айленд, — группа небольших скалистых островков, — как барьер, преграждает путь льдам, заставляя их лезть друг на дружку и образовывать целые горы. Сам по себе небольшой, архипелаг Семи Островов интересен тем, что входящие в состав его островки косят исторические имена: Парри, Фиппс, Мартенс, Нельсон и др.
За эти сутки движение «Красина» было настолько малозаметным, что, казалось, его положение относительно Семи Островов вовсе не изменялось. Ночью машины не работали, так как было бесполезно тратить пар на толкание «Красина» в атаку на мощные льдины, которые спокойно отпихивали его назад, даже не давая трещин. По десять раз отходил корабль для разбега, оставляя на краю ледяного поля острый, красный от ржавчины треугольник — след своего носа.
«Читта-ди-Милано» сообщает по радио, что итальянские самолеты обнаружили к Северо-Востоку от Семи Островов чистую воду, и руководители нашей экспедиции принимают решение выбраться из ледяного мешка, в который попал «Красин», и сделать попытку обойти с севера Семь Островов. За двое суток след, проложенный «Красиным», успел уже затянуться, и, двигаясь назад, нам пришлось снова пробивать дорогу. За сутки нам удалась пробиться на 20 миль. К 12 часам 3 июля «Красин» находился на 80°48′ северной широты и 22°13′ восточной долготы. Похоже было на то, что разведка «Читта-ди-Милано» неверна, так как мы попали в сплошные ледяные поля.
К вечеру этого дня стало ясно, что с левым винтом что-то неладно… Осмотр со спущенной шлюпки говорил о том, что оторвана одна лопасть. Решено было сделать попытку если не исправить повреждение путем постановки новой лопасти, то во всяком случае подробно осмотреть винт, спустив водолаза.
На корме появились насосы, куча шлангов, зеленая брезентовая одежда и скафандр водолаза. Через два часа облаченный в свое снаряжение водолаз полез через борт баркаса, в котором двое людей старательно накручивали насос. Однако, как только водолаз погрузился в воду, целый фонтан пузырей стал выбиваться из-под скафандра. Это повторилось во второй и третий раз. Оказалось, что в спешке Ленинградский порт снабдил нас таким водолазным снаряжением, что его, прежде чем употреблять, нужно было чинить.
Всю ночь на 4 июля мы простояли, дрейфуя вместе со льдом. Мы не могли отказать себе в удовольствии использовать вынужденную стоянку для того, чтобы размяться на лыжах. С наслаждением исколесили мы несколько соседних полей, хотя нам то-и-дело приходилось перелезать через торосы и переправляться через полыньи.
Стоянка становилась скучной. Впервые за все путешествие у нас появилось много свободного времени, которое большинство проводило лежа в койке.
«Аппетит появляется во время еды» — гласит французская пословица. Большинству из нас с непривычки так понравилось спать, что стали пропускать не только утренний чай, но и опостылевшие банки консервов, которые в 12 часов давались нам под названием обеда.
Стали придумывать развлечения. Боевым номером была фотографическая комната Блувштейна — единственное темное помещение на корабле, в котором ценою температуры в 32° (вследствие плотно задраенного иллюминатора) можно было насладиться абсолютной темнотой. За посещение этой комнаты бралось 5 копеек…
К 5 июля положение оставалось тем же — стояние среди бесконечных ледяных полей…
Окружающая картина настолько монотонна и в тоже время разнообразна, что невозможно описать всех контуров, какие принимают тысячи торосов, разбросанных по сторонам. Недаром каждый день можно было наблюдать на мостике людей, старательно разглядывавших в бинокль какой-нибудь отдаленный торос и с полной уверенностью утверждавших, что это — группа людей. Иллюзия была полная…