— Дребедень!
Точный машинально уже прислушивался.
— …и привезли два ящика опиума. Стоило это им…
Пропуск.
И опять.
— …погрузили на автомобиль и доставили к…
Точный встрепенулся.
— Да это кто?
Два. Один пониже. Другой высокий.
— Выручка в сотнях тысяч. Риск по- прежнему незначителен. За вычетом организационных и транспорта…
На Арбатской площади обе фигуры остановились.
— Здесь мы расстаемся.
— Да, и надолго…
Жали руки.
— А постоянно…
— Отныне я буду обретаться у Мурмана…
— А я в Памир…
Расстались. Точный пошел за высоким. Вдруг высокий вскочил на извозчика.
В голове Точного мелькнуло:
— Задержать, следить…
Извозчик быстро удалялся.
— Пойду за низким.
Бобровый воротник низкого удалялся в направлении бульвара. Точный моментально его нагнал, заглянул.
— Чорт побери, не тот…
Извозчика и след простыл. Настоящего низкого тоже не было в помине.
— Упустил! Кому же я теперь расскажу, засмеют…
Стоял на углу Воздвиженки в недоумении. Мысли нарисовали стройную картину.
— Явная контрреволюция, плюс запрещеннейшая торговля наркотиками, плюс Мурман, плюс Памир. Значит Мурман то— Памир существует? Бежать, сообщить товарищу Т. немедленно!
И сразу же остыл.
— Что сообщить? Два слова, долетевшие с ветром. Все равно не обратят внимания. В Мурман-Памир никто ведь не верит.
И тут же назрела героическая решимость.
— Он должен, он обязан довести дело один самостоятельно до конца!
Узел событий
ХОТЯ в хозяйственном отделе Глав…снаб…пром… и т. д. было и не так морозно, как в Секретариате (где перья пристывали к чернильницам), но все же сидеть было трудно.
Дора Яковлевна куталась в бархатную шубку, ручки в рукава, лицо спрятано в пушистый воротник. Ровно одиннадцать часов. Промокательная бумага на столе прикреплена аккуратно кнопками. Бумажек никаких, все чисто и на месте. Просеребрился в холодной тишине звонок. И серебристым голоском Дора Яковлевна:
— У телефона! — Я, я…
— Уже? Образчик? — Сейчас. — Хорошо, сейчас же… — Здесь же. Жду… — Да, да…
Трубка повешена. Но губки Доры Яковлевны дрожат, движения отрывистые. Вообще неспокойна.
— А это, ах, да, опять… Тут же за плечом вплотную густые сросшиеся черные брови и огромные же черные, наивные и вместе такие сверлящие глаза: товарищ Мартьяныч. Надоедливый. А главное: глаза эти — сидит в противоположном углу, а оглянется и, кажется, что глаза эти с бровями тут вот, рядом.
Комсомольца Мартьяныча, верзилу с красным, как бы всегда с мороза, лицом, сидевшего с Дорой Яковлевной, один на один долгие месяцы в этой нетопленной комнате, считала Дора Яковлевна своим заклятым врагом.
Вот и теперь.
Мартьяныч уже пристает!
— Товарищ Якобсон! Товарищ Якобсон! Кто это вам звонил по телефону?
— Да оставьте, пожалуйста, товарищ Мартьяныч, что вы, право? Это мое личное дело…
— Вы могли бы дома устраивать ваши личные дела!
— Вот еще…
Неслышно ступая, вошел человек в теплой бекеше, с мягким кенгуровым воротником, неслышно притворил дверь, взглянул вопросительно.
— Сюда, сюда…
Вошедший и Дора Яковлевна забились в самый угол, шепчутся, ничего почти не слыхать. А все-таки долетает:
— …Сейчас же, сейчас же понесу и предложу…
— …Машины нет, нет, я не могу достать, мне теперь не дают.
В голове товарища Мартьяныча:
— Вчера клянчила у Розанова машину, говорит — привезти из деревни картошку, не дали ей.
— Но без машины… Откуда же я… Но крупные комиссионные…
Заговорили о деньгах, и сразу стало слышнее — свистящий шопот:
— При чем тут комиссионные?
— Мы бы сами доставили. Скажите адрес.
— Не скажу я адреса. Буду ждать.
— Где?
Сразу полная тишина. Ни слова не разберешь.
— Значит, сейчас же, сейчас же бегу… Щелкнул каблуками.
В голове Мартьяныча:
— По-во-ен-но-му! Дора Яковлевна суетится, что-то складывает.
Вдруг обомлела. Красная невероятных размеров лапища щупает сверток. Мартьяныч спрашивает:
— Что это вы получили, товарищ Якобсон? Не колбасу ли?
— Вы с ума сошли. Оставьте сейчас же. Колбаса вас не касается. Отскочил, ага… то-то, возьму и пожалуюсь Розанову. Со смешком, торопливо:
— Чулки и панталоны. И деловито: — Я должна сейчас же убежать на полчаса не, больше.
— Шагайте, шагайте!..
Попудрилась и выбежала.
Мартьяныч у телефона: