— Бойе, большой глаз сегодня будем смотреть маленько?
Васильев, задавшись целью исправить Ильку, решил пресытить его микроскопом. Он занялся с ним отдельно. Разбирал микроскоп, объяснял назначение каждой части.
Илько поразил его своими способностями. В течение недели он научился приготовлять препараты и устанавливать стекло. Но это еще более укрепило его странную привязанность к инструменту. За уроком он попрежнему сидел осиротело, рассеянный, отсутствующий…
Прошла зима. Ильку, как жившего на крайнем севере, отпустили домой с первым пароходом. Далекий, нескончаемый путь. Холодная мутно лиловая река, стиснутая горами, в вечном беге устремилась к морю, к нетающим льдам. Кремневые кроваво фиалковые берега, суровые и величественные, иногда сходились так близко, словно пытались остановить бег реки, заткнув ей горло. В этих местах вода гневно ревела, будя мертвую тайгу, брызгаясь желтой пеной, и бесновалась, как дикий жеребец, которому вставили удила.
Попадая в такой зажим, пароход беззащитно отдавался воле бешеной стремнины и летел вперед с легкостью спичечной коробки. Люди выходили на палубу, молча тревожно глядели на реку.
Илько одиноко сидел на носу, бережно прижимая к груди предмет, завернутый в олений сакуй.
Глаза баранчука, узкие, как ребро склянки, казалось, брызгались беспредельной радостью.
Когда пароход бешено устремлялся вперед, Илько, любовно поглаживая узел, мурлыкал песню:
Когда пароход проходил стремнину и замедлял бег, Илько умолкал, тоскливо устремляя взгляд вперед, туда, где горы, ощетинившись хвоей, прятали реку.
Приближалась крупная пристань. Пароход загудел радостно, словно, истомленный в пути, он почуял отдых. Замедлив ход, пароход будоражил красными колесами воду, белый и стройный, словно лебедь. Слегка накренясь, он толкнулся о дебаркадер и остановился. Бросили сходни. Люди заторопились на берег.
Илько попрежнему сидел на носу, поглощенный своими думами. Он только на миг взглянул на поднявшуюся сутолоку и снова утонул в сладких гречах.
Он не заметил, как подошли к нему двое в фуражках с красным околышем. Один из них молча нагнулся, ощупал связанный сакуй, кивнул другому и сказал, обращаясь к тунгусу:
— Пойдем, парень..
— Куда, бойе? — спросил изумленный Илько.
Микроскопа хватились на следующий день после отъезда Ильки.
— Он, конечно, он сдул! — безоговорочно заявил Васильев и, передразнивая Ильку, произнес гнусаво и победно:
— «Тунгус помирать не будет! Большой глаз убьет черную боль»!.. Вот вам: воровства нет у тунгусов!
Пропажа микроскопа более всего встревожила заведующего техникумом. Узнав о краже, он молча сел за стол, написал что-то и позвал курьера:
— Даша, отнеси поскорее на телеграф..
Васильев пытался заступиться за Ильку.
— Гавриил Борисович, — убеждал он заведующего техникумом, — не пропадет ваш микроскоп. Осенью Илько приедет и непременно привезет его. Почему вы хотите его вернуть?
— Не вы, а я отвечаю за казенное имущество! — сухо отрезал заведующий.
Васильев решил солгать и сказал, что он сам позволил Ильке взять микроскоп. Но было уже поздно. Ильку вернули в город и назначили над ним показательный товарищеский суд.
Когда Ильку привели в техникум, он тер на щеках сухую кожу и испуганно таращил глаза, словно, приехав из тайги, впервые встретил неизвестных ему, чужих людей.
Увидев Васильева, он немного осмелел, подошел к нему и спросил:
— Бойе, меня судить будут немножко?
— Илько, ты не бойся, суд ведь такой… показательный. Не посадят тебя в тюрьму, — ободрил его Васильев.
— Тюрьма, бойе?!. Те-есно! Страшно, бойе! — тихо сказал Илько, вспоминая, как в Туруханске сажали в баню осужденного тунгуса. — Страшно, бойе… Не надо судить маленько!