Косясь на Сашку, Жиленко осторожно проскользнул в двери и, когда очутился в коридоре, почувствовал облегчение. Украдкой взглянул из-за двери: раненый все так же неподвижно лежал и смотрел в одну точку.
«Уж не умер ли он?..» — пронеслось в голове. Взглянул пристальнее. Стало не по себе: не то совестно, не то жаль товарища. Решил вернуться и открыл дверь. Раненый зашевелился, издал ворчащий звук и скрипнул зубами. Словно холодной ладонью провели по спине Жиленко. Скрип зубов и ворчанье показались ему угрожающими, он невольно попятился, не спуская глаз с товарища. Потом повернулся и, словно спасаясь от погони, пустился бегом…
Жиленко выбежал на улицу. Дверь рвануло ветром, и в лицо ударило снежной крупой. С трудом удержался на ногах на обледеневшей площадке. Сквозь мутную ткань пурги прорывался свет, падавший из окна радиорубки. Жиленко направился к рубке. Сделав несколько шагов, он поскользнулся на углаженной штормами ледяной коре и полетел через край площадки.
В неглубоком овраге, куда скатился Жиленко, бешено крутилась снежная воронка. С трудом выбрался Жиленко из оврага. Припадая к земле, он пробирался ползком по обледенелой площадке.
Налетел новый порыв бури, подхватил его, как щепку, и Жиленко вмиг очутился среди товарищей, толпившихся вокруг мачты. На земле у основания мачты валялись спутанные снасти, рея воздушной сети, связки изоляторов и бронзовые канатики антенны.
— Оборвало? — спросил Жиленко товарищей, но его голос потонул в шуме бури. Товарищи возились, распутывая снасти, и не замечали Жиленко.
С мачты спускался человек. Жиленко узнал старшину. Приближаясь к земле, старшина стал быстрее перекладывать ноги, вооруженные железными скобами, потом скользнул вниз по стволу мачты. Двое товарищей быстро подбежали, отомкнули карабин пояса, и продрогший старшина спрятался от ветра за мачту.
— Обморозил пальцы, чорт возьми!.. — выругался он.
— Высоко был? — расспрашивали товарищи.
— Нет. С полустеньги[19]) свернулся, дальше не мог, руки шибко замерзли… Оттирайте…
Двое матросов набрали горсти снега и принялись растирать руки старшины.
Старшина пытался подняться на мачту для того, чтобы исправить повреждение антенны. Но почему так спешно потребовалось исправление?
Выбрав минуту затишья, Жиленко приблизился к товарищам, возившимся с тросом, и спросил:
— Почему сегодня, а не завтра?
Вместо ответа он услышал крепкое ругательство, и кто-то из товарищей, сунув ему в руки конец троса, крикнул:
— Тяни!
Жиленко взялся за трос.
— Давно бы так! Там люди минутами жизнь считают, а он тут — почему да отчего!..
Один за другим матросы безуспешно пытались влезть на мачту. Старшина поднимался во второй раз, но не добрался до верха, спустился и, свалившись на землю, хрипел:
— Больше не могу… Духу нет…
Жиленко подбежал к нему и, наклонившись к самому уху, крикнул:
— Давай скобы и пояс. Я полезу!..
Жиленко прихватил себя кожаным поясом к мачте и стал взбираться. Уже на ходу товарищи набросили ему на шею тюк тонкого линя.
Быстро перекладывая скобы, Жиленко взбирался по мачте. Но чем выше он поднимался, тем затрудненнее становились движения. Железные скобы казались тяжелыми гирями. С подветренной стороны мачта обледенела. Стальная насечка пояса скользила по налету; приходилось держаться на руках. Бешено-хлестала по лицу снежная крупа.
Когда Жиленко добрался до третьего крепления вант, где нужно было переложить пояс, руки отказались повиноваться. В воздухе крутились снежные вихри. Мачта гудела, дрожала и качалась. Жиленко казалось, что он взбирается бесконечно долго. С каждым порывом ветра воздух словно пропадал, к горлу подкатывался ком, в висках стучало, и, крепко прижимаясь лицом к мачте, Жиленко жадно хватал губами воздух.
В голове автоматически выстукивало: «Пятнадцать, еще пятнадцать метров, — всего семьдесят метров, а внизу пятьдесят пять…»
Голова закружилась, по телу пробежал жар.
Сделав над собой усилие, Жиленко обхватил ногами мачту, откинулся на поясе и принялся тереть заледеневшие руки о дерево. Вскоре тысячи иголочек забегали, закололи в пальцах.
Снова взбирался Жиленко. Вверху мачта качалась сильнее и убаюкивала, напевая тоскливые песни. Жиленко почувствовал прилив силы, когда услыхал над головой грохот трущегося о мачту канифас-блока[20]). Скобы на ногах стали как-то легче. Еще несколько шагов — и он крепко уцепился за железную рейку под клотиком. Прихватив себя подмышки поясом, Жиленко принялся распускать линь. Затем он продернул конец линя через шкив блока, опустил и стал перебирать. Тонкая веревка, подхваченная ветром, взвилась в воздухе. Продернув до узелка, означавшего половину линя, Жиленко остановился.