Ветра почти не чувствовалось, парус нашей лодки беспомощно свисал. Приходилось на веслах преодолевать быстрое течение. Пять недель шли мы на парусной лодке, но проделали лишь расстояние, которое пароход проходит в два-три дня. Единственный мой спутник Элек потерял охоту к борьбе с рекой и уговаривал меня вернуться. Я отлично сознавал весь трагизм нашего положения, однако старался заглушить в себе голод и усталость; пробовал быть веселым и отгонял назойливо возвращавшуюся мысль о бегстве вниз по течению…
Внезапно на берегу одного из многочисленных островков зазолотилась сквозь зеленую стену деревьев крыша индейской хижины. Мы спасены! Я, не задумываясь, направил лодку к берегу. Причалил.
Мои капитанские обязанности были выполнены. Я привел лодку к жилью. Начальство над нашей экспедицией принял Элек. Ему не раз удавалось выводить нас из самых критических положений, благодаря своей дальновидности и находчивости.
Хозяин хижины, высокий худой индеец, поджидал нас на берегу и, казалось, побаивался незнакомых «авантурейрос». Похоже было, что он не захочет пустить нас в хижину. В руке он держал дротик — грозное оружие с отравленным острием.
Элек небрежно поднялся с сиденья и представил нас как двух «медикос американос» (американских докторов). Индейцы и не подозревают, что живут в Америке, и представляют себе Америку очень далекой страной.
— У нас имеются лекарства против всевозможных болезней. Заговариваем зубы. Меняем испорченную кровь. Заклеиваем раны, — ораторствовал Элек.
Мы отлично знали, что окультуренные индейцы Амазонки уже рождаются больными, и что их жизнь — непрерывная борьба на два фронта: с природой и с болезнями. Поэтому мы были уверены, что найдем в хижине больных туземцев. Мы не ошиблись в расчетах. Хозяин хижины, несколько успокоившись, разрешил нам выйти на берег, не выказывая, однако, особого радушия.
Мы направились к хижине. Крыша из пальмовых листьев свисала чуть не до земли. Ее поддерживали четыре столба, служивших одновременно для подвешивания гамаков, плетенных из волокон пальмы карнаубы. Стен совсем не было. Вот и все индейское жилье.
Мы подарили хозяину пряжку для пояса, жене его — красный платок, после чего они сразу прониклись к нам большим доверием.
В гамаке, под грязным «москитейро» лежала старая бабка; голые ребятишки разлеглись по углам. Это не веселые городские дети, а малолетние дряхлые старички. Ночь они проводят, воюя с москитами, день — голодая и жарясь на солнце. Ужасные гноящиеся раны на ногах и непрестанно трясущая их лихорадка изводят малышей.
Двенадцатилетняя Осмарина, завидев гостей, убежала в лес и вернулась лишь немного спустя, прикрывая наготу тряпкой. Это значит, что в ее детскую душу просочилось уже несколько капель цивилизации. Я подарил ей жестяную ложку, она запрыгала от радости и захлопала в ладоши.
У хозяина хижины, как подобает стремящемуся к прогрессу «кабокло» (лесной житель), имелись уже: коробок спичек, несколько металлических крючков, два небольших ножа и большой, с широким лезвием нож-тесак.
В тот момент, когда мы появились, он собирался на охоту за черепахами. Его понуждал к этому голод ребят, жена же чуть не силой выталкивала его из хижины к небольшой лодке. Увидев нас, хозяин хотел было воспользоваться предлогом и не отправляться на ловлю, но мне захотелось принять участие в ней, и я тоже стал его поторапливать.
Я наскоро выпит отвара из коры коричного дерева, проглотил несколько кусков сушеной рыбы «пирарука» и был готов к отплытию. Откуда взялось в моем утомленном организме столько энергии, не знаю сам и никогда не пытался дать ответ на этот вопрос. Элек остался в хижине, мы же с Назирдо (имя хозяина) пошли к реке.
В небольшую, выступающую всего на несколько сантиметров из воды лодку мы уложили гарпун, лук с тремя стрелами и тяжелый деревянный молот. Я взял в руки длинные, метра в два каждая, стрелы и с любопытством стал их рассматривать.
Металлический наконечник стрелы (какая драгоценность на Амазонке!) крепко насажен на древко. К концу стрелы привязана бечева. Подстреленное такой стрелой животное легко становится добычей преследующих его охотников, так как скоро ослабевает от потери крови.
Я занял место на корме, индеец — на носу, мы взмахнули веслами и двинулись против течения. Раз, два!.. Раз, два!.. Здорово мчится лодка! Каждый взмах круглолопастных весел далеко уносил нас вперед. Время от времени я давал веслом направление лодке. Лицо мое обливалось потом. Спутник мой при каждом взмахе весел испускал, по привычке индейцев, глубокий вздох: