Не глядя по сторонам, устремив упорный взгляд вперед, Рави твердыми шагами двинулся на восток, по направлению к священной горе. Два кули, которые много лет носили за ним ларец с богами, не понимая смысла его слов, просто в силу привычки последовали за ним. Как загипнотизированные двинулись почти все присутствующие за любимым далангом. Некоторые затянули священные песнопения, гулко разносившиеся в предвечерней влажной тишине.
На горизонте вставал синеватый силуэт священной горы, напоминавшей гигантский улей. Склоны ее поросли густым тенистым лесом. Деревья были покрыты причудливыми цветами. Легенда говорит, что семена этих деревьев много веков назад были занесены сюда птицами всего мира. Каждая птица приносила в дар семя самого ценного растения своей родины. На вершине горы обитала мифическая птица, носившая богов на своей спине.
Солнце опускалось за горизонт, и нежное розовое облачко цеплялось за вершину горы, служа как бы путеводным знаком. С гор тянул легкий ветерок. В процессии было человек триста — почти все мужчины, но по дороге к ним присоединялись и женщины. Во главе женщин, высоко подняв седую голову, шагала старая Ина. Мирно распевая древние песни, двигались яванцы. Никто из них не думал о борьбе, о свержении правительства. Это были лишь робкие проблески пробуждения угнетенного народа, который хотел просто собраться и слушать волнующие, заманчивые речи о свободе. Как в волшебном сне шли они за Рави, возлагая на него свои заветные упования и веря, что даланг с помощью богов приведет их к светлой, лучшей жизни.
Однако голландские власти не дремали. По приказанию резидента, всюду, где выступал Рави, были расставлены тайные агенты, доносившие по начальству обо всем виденном и слышанном. Нередко агенты гримировались и переодевались малайцами и смешивались с толпой. Агент, присутствовавший при новогоднем вайанге и слышавший зажигательную речь Рави, поспешил уведомить власти. Когда мирная безоружная толпа подошла к своей святыне, неожиданно из фикусовой рощи, раскинувшейся у подножия горы, навстречу ей вышел отряд голландской пехоты, вызванный по телефону из соседнего гарнизона.
Рави был поражен, но не показал вида. На вопрос офицера, зачем он привел сюда толпу, даланг отвечал, что они пришли выслушать волю всевышнего, и с наивной доверчивостью объявил, что аллах призвал его к освобождению угнетенного народа Явы.
Офицер предложил яванцам разойтись по домам, уверяя, что они неправильно поняли волю аллаха: теперь их никто не притесняет, о них заботится голландское правительство; если же они будут упорствовать, их придется арестовать.
Некоторые из толпы, испугавшись, начали разбегаться, другие остались спокойно стоять. Офицер дал знак, и двое солдат схватили Рави. Даланг не двинулся с места. Толпа глухо заворчала. Но вот старая Ина как тигрица с диким воплем набросилась на офицера. Он отшвырнул старуху ударом ножен, и она тяжело упала на землю. Вопль Ины вывел остальных женщин из состояния оцепенения. Почти у всех были сыновья и мужья, лелеявшие надежду на освобождение родины. Они с криком бросились на солдат:
— Не отдадим Рави! Он наш освободитель!
Раздался выстрел, а за ним вопль смертельно раненой молодой женщины. У туземцев не было ружей, но, по обычаю, многие из них имели за поясом крисы.
— Велик аллах и правда его! — с этим криком яванцы бросились на солдат.
Затрещали ружья, и через десять минут все было кончено. На траве валялись убитые, раненые; оставшиеся в живых испуганно жались в стороне, окруженные солдатами. Из солдат пострадал только один.
Рави лежал раненый на пыльной дороге; он еще дышал и был без сознания: пуля пробила насквозь ему грудь. Ина бросилась к сыну, упала на него, обливаясь слезами и испуская дикие крики. Старуха рвала на себе белые волосы.
— Он безусловно сумасшедший. Возьмите его и отнесите в тюрьму; я думаю, он безнадежен. Остальных пригоните в город, надо учинить допрос. Крови больше не проливать! — отдал приказание офицер.
Рави подняли и понесли. Ина бросилась к ногам офицера:
— Только не в тюрьму! Дайте мне его домой! О, боги, он потерпел поражение! Но он не может убежать, вы сами видите, что он умирает. Я хочу до конца ухаживать за моим сыном. Дайте мне закрыть ему глаза, и аллах вознаградит вас.
Она обняла ноги офицера, поливая их слезами. Офицер брезгливо отстранил ее.