Главный инициатор заповедника — сотрудник Мурманской биологической станции т. Крепе — горячий патриот Западной Лапландии, изучению которой он посвятил всю свою жизнь. Он конечно добьется того, что питомник будет существовать. В прошлом году зимой т. Крепе на ничтожные средства, отпущенные биостанцией, предпринял специальную экспедицию в район Монче-тундры, чтобы выяснить приблизительно количество диких оленей, пасущихся здесь.
Этот «пересчет диких» вызвал немало курьезных толков среди охотников. Вместе с Федором, взявшимся сопровождать его, т. Крепе несколько недель бродил на лыжах по лесам, тундрам, и варакам, выслеживая оленей. В эти недели не раз случалась пурга, заворачивали сорокаградусные морозы. Снега выдались глубокие, и в них вязли олени, взятые, чтобы вести груз. Но отважного ученого не могли смутить ни отмороженные ноги, ни изнурительные переходы по открытой тундре под ударами отчаянной пурги, ни недостаток провианта. Т. Крепе вернулся, только окончательно выяснив по многочисленным следам, что все стада ушли на Чуна-тундру.
— Ну, что ж, — сказал этот человек, не знающий уныния. — Нужно и Чуну-тундру включить в заповедник. Так хотят олени…
Двигаясь дальше, мы покидаем озеро и входим в лес. Здесь сразу становится тяжелей итти. Лыжи проваливаются, нужно подниматься в гору, и наши нагруженные спинные мешки скоро дают себя знать.
У самого озера на елке висит выдолбленный обрубок дерева. Это здешний «скворешник». Но только не для скворцов, а для шумливых уток-звонух, которые весной сотнями прилетают на тихие берега Монче-губы. В этих долбленных обрубках они кладут свои яйца; потом приходят люди и собирают их.
Лес почти исключительно еловый. Но здесь нет наших раскидистых, широких, симметричных елок. Здесь все деревья носят на себе следы борьбы с непогодой, с ветром, со скупой скалистой почвой. И ели выросли здесь тонкие, с короткими неровными ветками. Издали у них вид каких-то узких длинных растрепанных перьев.
Перед нами бегут следы. Вот здесь проходил песец. Его лапы оставили на снегу тонкую-тонкую цепочку. Она выводит нас на лужайку, и под большой елкой мы находим ямку — уборную зверька. Чуть дальше пробежал заяц, присел перед молодым деревцем и кольцом обглодал его сочную сладкую кору. Аккуратненькие, очень четкие и до курьеза миниатюрные следы отпечатала своими лапками мышь. Она была напугана и во всю прыть мчалась, чтобы спрятаться под кучей засыпанного снегом валежника.
Компас ведет нас в ущелье между массивами Сопч-уайвинч и Нюд-уайвинч. Уай-винч — значит маленькая тундра, а тундрой в Лапландии называют всякую возвышенность, поднимающуюся выше лесной зоны. И Сопч и Нюда высятся над дном ущелья метров на шестьсот. Их склоны круты, они то-и-дело прерываются черными отвесными утесами и нагромождениями торчащих из-под снега каменных глыб. На склоны карабкается лес. Чем выше он поднимается, тем тоньше и трепаней становятся деревья, и последние из них похожи на хлопья, на обрывки какой-то коричневой шерсти разбросанной по склонам гор. Дальше — только полоска судорожной, искривленной ползучей березки; ею кончается лес выше поднимается обнаженная, покрытая только снегом, суровая скала, словно разрушенный сфинкс, застывший над коричневыми лесами и белыми озерами.
Все ущелье загромождено моренными валами. Некоторые из них в добрую сотню метров вышиной, и, взбираясь на них, не веришь, что тающий ледник мог навалить такую груду валунов. Между валами — озера, то маленькие, то большие, все одинаково красивые и вдвойне приятные для нас, потому что лыжи скользят по озерному насту как коньки по льду.
С большого голого вала мы видим вдруг за вараками на юге огромное пламя. Оно занимает почти всю южную сторону горизонта. Никогда мне не приходилось видеть такого густого, кровавого и зловещего огня. Как будто раскололась земная кора, и сквозь трещину глянуло раскаленное огненное нутро земли. Его оранжевые отблески загораются на сахарных вершинах тундр. Это пламя — полдневная заря — все, что остается здесь на зиму от летнего незаходящего солнца.
С того же вала видны Хибины. Они за Имандрой, до них отсюда километров тридцать, но их вид заставляет нас остановиться. Хибины громоздятся за озером огромной тяжелой опухолью, вздувшейся среди бескрайней, покрытой лесом равнины. Их высота— 1300 метров. Склоны Хибин изрезаны ущельями странных округлых очертаний, в них вырезаны большие чаши — глубокие цирки в виде гигантских розеток, с лучами, идущими от центра к краям. И весь вид гор так необычен, так не сходен с нашими представлениями о горах!