– Карибат! – сказал он, войдя, дрожащим голосом. – У этой женщины волосы раньше были рыжими… а сегодня я увидел, что они чёрные… Этому парню… парню этому…
– Да ну тебя! Им-то они придают тот цвет, какой пожелают. Волосы пусть будут, какими угодно… Второй год пошёл, я стыжусь людей, каждый, кого ни встречу, спрашивает…
– Карибат, скажи… разве нельзя сказать…
– Это же неприлично, ва, Атаби, как я могу сказать это той, которая мне во внучки годится…
– Через кого-то другого…
– Как сказать через посторонних, нет никого, кто был бы настолько близок…
И ведь не знаем, в чём дело. Когда дочь приедет, пусть она спросит. И она заболела…
– Эти врачи… я слышал, они могут лечить. Вдруг наш сын виноват, Карибат…
– Не знаю уж, чья вина. Знаю, что это не дело.
Старику всё это не нравилось. Он вспомнил семерых своих предков. Потом взвешивал все свои поступки. И не нашёл ни одной причины. Казалось, за корни невозможно уцепиться. Они были чистыми. Они-то живы. Вот ветви стали высыхать. Цветение тоже бывает нездоровым, будь оно не ладно. «Нелёгкое это дело, жизнь, ох, нелёгкое!» – сказал он сам себе.
Потом настала осень с жёлтым листопадом. Вороны кружили над селом.
Сын со снохой вернулись с курорта и вышли на работу. Сноха работала в школе учительницей. У неё было высшее образование.
В это время и приехала их дочь с двумя детьми. Она долго лежала в больнице.
Старик обрадовался внукам. Их очень забавлял ослик. Дед сажал детей на арбу и возил в лес полакомиться мушмулой.
Они называли его Большим Дедом. Стоило им произнести «Большой Дед», как перед его взором вставали сын и сноха. Тогда сердце начинало щемить оттого, что нет детишек у сына, чтобы вот так же их приласкать. Они бы всегда были с ним. Как бы много всего он им рассказал!
Эти две недели старики провели в радости. Старуха, возгордившись, кружилась, ничего не замечая.
– Вай, Карибат, стоило тебе увидеть внуков, как ты напрочь забыла обо мне, – пошутил Атаби, – если я не умру, то ты будешь кружиться в отчаянии. Вчера парень ходил к разведёнке, чтоб взять с неё слово!
– На осле ты к ней ездил? – всё перечеркнула Карибат.
Наконец дочь стала собираться домой. Старики как-то осунулись, приуныли. Старуха собрала для дочери всё, что было возможно: лук, чеснок, курдюк. Атаби, усадив на арбу двоих детей, подвёз их к автобусу. Они, смеясь, подняли такой шум! Мать исподтишка делала им замечания. Дети всё никак не могли угомониться. Атаби и печалил, и радовал их смех.
Когда же он вернулся, старухи нигде не было видно. Он её особо и не искал – он сам был в печали.
Отпустив осла, он вошёл, Карибат сидела к нему спиной на маленьком стуле. Она даже не привстала.
– Ты не прилипла к этому стулу? – сказал он.
Старуха вскочила. Она прятала лицо. Молчала.
– Что это с ней? – сказал старик. – Да неужели не понимаешь, что с тобой вечно жить не сможет женщина, у которой есть своя семья…
Старуха медленно опустилась на стул.
Заплакала, не произнеся ни слова. Атаби лёг на паднар4, подложив руки под голову. Он услышал плач старухи. Сильно закричал ишак. «Чтоб тебя собаки съели, – сказал он сам себе, – неужели не можешь кричать, отойдя подальше?»
– Ва, хватит, не устраивай тут плач! – прикрикнул старик на Карибат.
Плач Карибат ещё более усилился.
Тогда Атаби стал сомневаться. Вспомнил, что дочь гостила две недели, а дома ведь оставались ещё трое детей, свекровь, муж.
– Карибат… у дочери… у дочери там ничего не случилось? Ты и меня смутила… – сказал он.
Старуха покачала головой, давая понять, что нет.
– Тогда не стенай, да. Не стенай! – сказал Атаби громко.
– Как же не стенать здесь, ахи-ахи, если они делают всё, чтобы эти стенания раздавались… Ахи-ахи…
– Что они делают? Что здесь происходит? Почему я не знаю?
– И ты узнаешь… Всё село знает, кроме нас двоих.
– Что теперь случилось? Кто умер?
– Никто не умер… твоя сноха в больнице убрала ребёнка, которого ей послал Всевышний… Что ещё должно было случиться? Кто ещё, по-твоему, должен умереть? Скажи! Скажи! – старуха, развернувшись к Атаби, качая головой, бросала слова, словно лук стрелы.
Атаби лежал, как будто в него выстрелили из ружья, без единого звука, без единого движения.
Карибат всё говорила, упоминая семь небес и восемь земель. «Почему небеса не перевернулись? – причитала она. – Почему земля не разверзлась? Почему вода не иссякла? Почему не высохла земля там, где она ходит? Почему не загорелся весь мир, подняв густой дым?»