Установлено также, что бобр умеет ориентироваться в выборе строительного материала: для утрамбовки пола и стен своего жилища он выбирает особый сорт водонепроницаемой глины. Он умеет искусно прорывать каналы в соответствующих местах, благодаря чему его заводь получает дополнительные притоки боды в засушливое время. Прорытый Микэ канал имел 30 метров в длину при ширине в 1 метр и глубине 3/4 метра.
Запасы провизии на зиму бобры обыкновенно пополняют в конце сентября. Вся семья дни и ночи напролет валит деревья в лесу. Кинооператорам удалось заснять семью бобрового патриарха за этой работой.
Микэ задумчиво бродил на поляне среди деревьев, обнюхивал их, слегка надкусывал кусок коры, вытягивался во весь рост и сосредоточенно рассматривал дерево, как бы соображая, подходит оно или нет. Выбрав подходящее дерево, он принимался за работу.
Первый укус он делал на высоте 25 сантиметров и раз за разом вонзал острые резцы в древесину, пока не добирался до сердцевины. Дерево вздрагивало и слегка наклонялась вперед. Тотчас же Микэ заходил по другую сторону дерева и несколькими укусами заканчивал работу. Дерево падало, и вся семья бобров энергично принималась за дело. С невероятной быстротой дерево «распиливалось» на бревна, которые затем доставлялись по каналу в подводную кладовую.
Не только рядовая публика, но и ученые натуралисты с большим интересом смотрели в САСШ фильм «Микэ» — эту подлинную страницу великой книги природы.
Мак-Джиливрей предполагает совершить летом текущего года новую экспедицию в северные леса для дальнейших засъемок Микэ. Он надеется, что на этот раз уже наполовину прирученный зверь даст возможность еще глубже заглянуть в тайны своей жизни.
В бобровой стране
В лесной «обители». — Бобры в неволе. — Перспективы разведения бобров. — В «корыте» по Усманке. — Следы деятельности бобров. — На плотине. — Бобровая хатка. — Ночная экспедиция. — Вынужденное купание.
В один из моих приездов в Воронеж старый приятель-натуралист послал меня посмотреть «страну бобров», то-есть бобровый заповедник. На другой же день я туда отправился. Незаметно пролетели полтора часа пути до станции Графской. Выйдя из поезда, я быстро прошел станционный поселок. Встречные железнодорожники указали мне тропинку, ведшую в заповедник. Тропинка извивалась среди холмов. Лес смешанный— сосновый, березовый и дубовый. Птиц певчих — уйма. Поют, пищат, чирикают, трещат. Для уха натуралиста — нудный концерт.
Наконец тропинка вывела меня на широкую поляну, посреди которой протекал ручеек. На противоположном ее краю виднелись белые монастырские стены и блестели купола. «Управление заповедником помещается в бывшем Толшевском монастыре», — вспомнил я слова приятеля.
Я вошел в широкие ворота и очутился на дворе, заставленном ветхими домишками. Забравшись на второй этаж самого представительного из домиков, я в первой же комнате увидел старика, благодушествовавшего за самоваром.
— Я заведующий — заявил он, приподнимая черные как смоль брови, представлявшие контраст с белоснежными волосами.
— Вам проводника надо, — сказал он, выслушав мою речь. — Я его сейчас пошлю. С ним вы посмотрите заповедник, а покамест — вот, пожалуйста, — молоко, огурцы, хлеб…
Пока он звал какого-то Николая Андроновича, я успел выпить два стакана чудесного густого молока и съесть здоровый кусок хлеба. Наконец появился чуть заспанный Николай Андронович, старший егерь, сторож заповедника. Он предложил тотчас же двинуться на лодке по реке Усманке осматривать бобровые обиталища.
Но заведующий не отпустил меня сразу. Он вооружился огромным ключом и повел меня к бывшей часовне. Повозившись с неуклюжим замком, он распахнул дверь и предложил мне войти.
— Вот смотрите, — сказал он, — зверь, которого охраняет заповедник. Бобр — родной брат белок и зайцев; он также принадлежит к семейству грызунов.
Я осмотрелся. Маленькое окошко с трудом рассеивало темноту. Когда глаза несколько привыкли к полумраку, я увидал в углу, около корыта с водой, бурого зверя. Бобр был величиной с собаку среднего роста — например, фокса; ноги у него короткие и толстые, между пальцами — перепонка. Морда тупая, голова круглая, с блестящими глазками и маленькими круглыми ушами. Самое же замечательное — это хвост: длинный, широкий и плоский, в роде лопатки.
Заведующий объяснил мне, что хвост и перепонки между пальцами дают возможность бобру великолепно плавать и нырять, а следовательно и спасаться от врагов. Этот зверь был пойман на лугу в то время как он перебирался из одного водоема в другой. Кормят его корой и хлебом, У нас в СССР, да и вообще в старом свете, бобров сохранилось немного. В погоне за ценной шкуркой промышленники почти целиком истребили их. В настоящее время бобры водятся лишь в Белоруссии, в Смоленской, Киевской, Черниговской и Тамбовской губерниях, а также на северном Урале и в Урянхайском краю. Раньше же они водились почти повсеместно.
Для того чтобы сохранить этого зверя, советским законом воспрещено убивать его, и созданы заповедники. Данный бобровый заповедник организован в 1923 году Лесничим Н. Н. Спицыным. Он охватывает речку Усманку на 15 километров в длину. С тех пор, как бобры охраняются специальным штатом сторожей, они значительно размножились. Так, например, на 3000 гектарах земли по Усманке в настоящее время их живет не менее 120–150 штук, а года три назад было всего 50–60.
Родной брат нашего бобра — канадский бобр — прекрасно плодится в особых загородках или отведенных ему озерах. В Канаде существуют так называемые бобровые фермы, приносящие хозяевам значительный доход, Разведение бобра у нас в Союзе вполне возможно. Заповедник же сможет поставлять племенной материал.
Выйдя из дома, мы с Николаем Андроновичем направились к речке. Она протекала за восточной стеной бывшего монастыря. Красивая уютная речка. По берегам ее — непролазные кусты ивняка, камыши. На воде, тихой, бархатистой — заросли ряски; кувшинки и лилии раскинули широкие листья; то-и-дело расходятся круги от всплескивающейся рыбы.
Лодка Николая Андроновича оказалась ужасным корытом. «Поперек себя шире, а все норовит перекинуться», — говорят про подобные посудины волжские рыбаки. Я сел посредине на дощечку, изображавшую скамейку, хозяин же — на корму, с одним веслом в руках. То подгребая, то отталкиваясь от дна, запутанного водорослями, Николай Андронович ловко продвигал свое корыто против тихих струй. Сначала ничего особенного не замечалось. Мы молчали и каждый по-своему наслаждались чудесным днем, зеленью, солнцем, бодрящими испарениями реки и болот и песнями камышовок.
Но вот неожиданно для меня лодка села на мель посредине узкого протока, между островами. Перегнувшись через борт, я стал вглядываться в воду. Чуть не вылетел из лодки, но успел разглядеть — со дна поднималась куча хвороста и бревен, словно нарочно сюда набросанных.
— Бобровая плотина, — рассеял мои недоумения Николай Андронович. — Видите ли, несколько лет назад в засуху бобры натаскали сюда сучьев и бревнышек и устроили запруду. Они так всегда делают, если уровень воды сильно понижается и им становится мелко. Вот дальше поплывем — увидите и действующие плотины, которые поднимают воду на несколько вершков и образуют впереди себя заводь. Без воды бобры жить не любят, и как только она пропадает, они ее стараются удержать с помощью запруды. Хитрый зверь! Эта плотина старая, и теперь, когда в протоке воды много, ее затопило.
Упершись веслом в дно, Николай Андронович снял лодку с искусственной мели.
— Посмотрите на берега, сказал он. — Здесь везде встречаются следы бобровой работы.
Действительно, сначала по указаниям Николая Андроновича, а потом уже самостоятельно я начал замечать необычайные изменения в окружающей природе. Кусты ивняка оказались прореженными, и повсюду торчали пеньки или валялись ветви, очищенные от коры. В густой траве виднелись утоптанные тропинки, спускавшиеся к речке и образовавшие над водой замазанные грязью и илом площадки; казалось, кто-то вытаскивал из воды ил и складывал его на берегу.