— Ну, что, нашел?
— Нет. А ты?
— Тоже нет.
Боты качались на свинцовых волнах, а снежная буря так и хлестала их. Кто становился за ветер, кто свертывал паруса, чтобы постоять на месте; некоторые шли наугад и грозили врезаться в корпус товарища. Погода не прояснялась, и полдня они зря промотались по серому морю.
Наконец одному из намдальцев удалось найти свою бочку. Мало-по-малу и остальные добрались до своих. Якову Колченогому повезло: он добрался до своей бочки прежде других ставерингцев.
Парус убран, весла опущены в море, бочонок поднимается на борт. Это торжественный момент для Ларса, — ведь и он примет сегодня участие в вытаскивании сети. Что-то будет: большой улов или «черная» (пустая) сеть?..
Ларс налег на весла, чтобы остановить бот, и следит за канатом, который со свистом наматывается на валик; брызги фонтаном разлетаются вокруг. Наматывать становится все труднее, наконец, сеть показывается из глубины.
Отец отошел от руля и подходит к борту с темляком в руке: он готовится вытаскивать рыбу. На валик начинает наматываться серая масса — первая сеть. С нее стекает вода, и широкие белые рукавицы рыбаков так же мокры, как и сама сеть. Спины сгибаются, ноги крепко упираются в дно, липа искажены от натуги. Тяни, тяни!..
Сеть имеет сотни метров в длину, она чрезвычайно тяжела; ей во что бы то ни стало хочется обратно в море, и она тащит за собой Элезеуса и Генрика Раббена, но они упираются, тянут ее к себе и в конце концов одолевают ее. Первая сеть оказывается пустой. Напрасно она прогулялась на сотни метров в морскую глубину — она заявляет, что ничего там не видала…
Рыбаки принимаются за вторую сеть. Наконец что-то живое начинает извиваться на борту: первая треска в этом году!
Серая рыба со светлым брюхом, широкой пастью и стеклянными глазами.
Генрик Раббен вынимает ее из сети и держит некоторое время за жабры хвостом вниз…
Час за часом вытаскивали сети. Пот лил с рыбаков ручьем. Хотя и с большими промежутками, треска все-таки попадалась. Изо всех сетей вытащили до сотни рыбин.
Когда снова начали выбрасывать сети, стало холодно. Ветер дул с берега так, что рыбакам пришлось лавировать ту милю пути, которая отделяла их от становища. Вспотевшие при вытаскивании сети парни принуждены были стоять неподвижно, и одежда замерзала на них.
На следующее утро была такая погода, когда приходится оставаться на берегу. Весь день бушевала буря, боты срывало с якорей и швыряло на скалы, лес мачт в проливах и на море качался и скрипел, с крыш срывало черепицы и разбрасывало их по всему становищу. А наверху, в сером воздухе на тяжелых напряженных крыльях боролась с ветром чайка, и крик ее был похож на вопли утопающего…
Рыбачье становище напоминало острог, в котором заперто несколько сот человек. В лавке целый день толпились рыбаки в непромокаемой одежде и зюйдвестках. Изредка небольшая группа парней взбиралась на скалу и долго стояла, глядя на море. Просмоленную куртку так и трепало ветром, и зюйдвестку приходилось придерживать рукой. В лицо им летели соленые брызги и клочки водорослей.
В бараке рыбакам нечего было делать. Сети и ярусы еще не нуждались в починке. Некоторые парни храпели на нарах, другие дымили трубками и лениво переговаривались.
Много дней свирепствовала буря, и все угрюмее становились лица рыбаков…
Это случилось неожиданно. Голубая поверхность Вестфиорда еле морщилась и на целые мили вокруг была усеяна черными точками ботов, над которыми вились стаи белых чаек. Бакланы и гаги с криком носились взад и вперед.
Удившим рыбакам попадалась треска на каждой уде. Тяжелая трепещущая рыба то-и-дело показывалась над поверхностью воды. Сети наполнялись до краев. Рыбаки без конца тащили их. Серая полоса сети, наматываемая на каток, казалась серебряной от рыбы.
Арнту и Ларсу трудно было удерживать бот на одном месте с тяжелым грузом, тем более, что он все глубже оседал в воду. И бак и средний трюм были уже полны, а между тем оставалось еще много невытянутых сетей.
— Старайтесь, ребята, тащите дружней!
Что из того, что день проходит, а они все еще не ели! Такой улов — редкость! Парни переглядывались, посмеивались и продолжали тянуть.
Элезеус Гюл да больше не мог владеть собой и внезапно закричал петухом. Это оказалось заразительным. Намдальский рыбак из соседнего бота звонко откликнулся. Довольно далеко на море, раздалось третье «ку-ка-ре-ку». Веселый крик был подхвачен сотнями голосов.
Кое-где возникли споры между рыбаками, у которых перепутались сети.
Ларс целый день не выпускал из рук тяжелого весла, и у него на ладонях натерлись пузыри. Впрочем, он заметил их уже после того, как были расставлены сети и они впотьмах двинулись домой. Приходилось пройти целую милю против течения в боте, нагруженном до краев. И всю эту рыбу, прежде чем перекусить и лечь спать, нужно было еще очистить. Об усталости и думать не приходится, — ведь для того они и на Лафотенах, чтобы ловить рыбу. Ларс чувствовал, как лопались пузыри на руках, как расползалась кожа, как шерстяная рукавица врезалась в голое мясо, но до берега было еще далеко, и нужно было грести. За ними расстилалась темная гладь Вест-фиорда с широкой колонной лунного света, и глухо рокотали волны. Перед ними тянулась Лафотенская стена со снежными вершинами, посеребренными луной, и с каймой желтых огней внизу.
Со всех сторон слышались удары весел. Где-то вдали, в темноте запел нордландец. Канелес Гомон взмахнул веслом и, несмотря на усталость, стал вторить ему.
Зеленые и красные огни проплыли мимо них: шел пароход. Ларс на минуту разжал весло, взять его снова — все равно, что прикоснуться к раскаленному железу. Но окрик отца заставил его без колебания продолжать свое дело.
В бухте стоял неистовый шум вокруг торговых судов, куда за борт бросали рыбу. Те немногие, которые уже успели закончить работу, выпили по рюмке и теперь сидели на скалах, распевая и хохоча во все горло.
У ставерингцев был обычай потрошить рыбу перед тем, как продавать ее. Они вынимали внутренности, отрубали головы, солили икру и убирали ее в бочки. Икру. они продавали весной, когда поднималась цена, а печень отправляли домой и зарабатывали большие деньги, вытапливая из нее жир.
И вот приходится среди ночи на прибрежных скалах при свете фонаря вскрывать брюхо бесчисленным рыбам. Погода ясная, но холодно. Нож разрезает горло и живот рыбы. В рукавицах делать эту работу невозможно: кровь и слизь прилипают к пальцам, к ладони и запястью руки и превращаются в лед. Арнта Осена приходится обучать этому делу; малый работает недостаточно быстро; он готов зареветь, так болят у него руки.
Постепенно затих всякий шум. Голубая ночь. Ставерингцы все еще возятся с рыбой…
У Ларса руки и без того представляли из себя открытые раны, а рыба, соленая от морской воды, разъедала их так, что он готов был подпрыгнуть и громко взвыть от боли. Но, к сожалению, он уже не ребенок, а взрослый лафртенскии рыбак.
Ножи продолжали взрезать; печень летит в одну лохань, икра — в другую, внутренности отправляются в море, рыбу схватывают и перебрасывают дальше. Луна отражается в проливах; под ногами одинокого прохожего скрипит снег; становище спит; рыбаки молча потрошат свою добычу.
И только рано утром Криставер крикнул:
— Скорей, Ларс, ставь на огонь котелок для кофе!
Мальчик срывается с места, плохо соображая в чем дело. Тело ломит, кровавые руки распухли. Он на Лафотенах и добывает рыбу!..