Проверив еще раз свои вьюки, мы нашли, что если провести жесткий режим экономии, можно удлинить предположенный срок дня на три. Это удовлетворяет ученого лишь отчасти.
— Шести дней будет достаточно в том случае, если вы не откажетесь принять участие в моих работах.
Мы, конечно, рады помочь ученому. И вот, вооружившись измерительной цепью, киркой и топорами, мы отправляемся на болото. Работа двоякого рода: надо произвести магнитные наблюдения на воронках (чему ранее препятствовала их недоступность), а также закончить начатый Куликом разрез торфяного бугра между двумя кратерами. Наблюдения с магнитометрами покажут, как велика в кратерах магнитная аномалия, а это в свою очередь докажет нахождение в них масс метеорита. Разрез почвы покажет характер строения краев воронок; таким образом можно будет определить являются ли воронки естественными образованиями, или же их появление вызвано посторонней причиной.
Работы, однако, подвигаются туго.
Наблюдениям мешают непрерывные магнитные бури, инструменты приходится постоянно перемагничивать, а рыть вечную мерзлоту ручным способом, да еще теми примитивными орудиями, которые нашлись у Кулика, — дело нелегкое. Промерзшая почва из торфа и ила тверда как сталь.
Митя работает в шурфе с большим увлечением. А вдруг ему попадется осколочек метеорита? Можно прославиться на весь мир! Неплохо также вырыть клык мамонта, — тунгусы говорят, что в здешних местах костей этих животных сколько угодно. Однако кроме древесных кусков в мерзлоте ничего не попадается. Митя бросает кирку и говорит:
— А что вы скажете, если бы я пошел за белыми куропатками? Сохатина, кажется, уже всем надоела.
— Лучше копай, браток, — говорит Волошин. — Знаем мы твоих куропаток!
— А мы знаем твоих глухарей, — парирует комсомолец. — Беги скорей за ружьем, вон глухарь сидит.
Этим он намекает на слабость Волошина стрелять в кочки и колоды, принимая их за сидящих глухарей. Подобными любезностями приятели обмениваются при всяком удобном случае, но каждый чувствует себя плохо, если долго не видит другого.
Между тем зима спешит наверстать упущенное время. Снег доходит почти до колен, а ртуть в термометре Кулика каждую ночь понижается на несколько делений. На четвертый день нашего пребывания на Великом Болоте ученый отметил в своих записях 18° мороза. Кулик ведет точные метеорологические наблюдения.
Работы продолжаются до темноты, но для ученого трудовой день еще не окончен. Наскоро покончив с обедом, Кулик и Суслов, помогающий ему в работе с магнитометрами, принимаются за обработку дневных результатов; остальные проводят время сообразно своим вкусам. Комсомолец пользуется случаем протереть винтовочку, а Волошин, не успев добраться до нар, принимается выделывать носом неподражаемые рулады. По выражению комсомольца, он засыпает— как из пушки стреляет.
В избушке тихо. Пламя свечи, колеблемое ветром, бросает на бревенчатые стены трепетные блики. В железной печурке потрескивают смолистые поленья. За стенами сердится холодный норд. Возясь с иглой, Китьян накладывает, кажется, сотую заплату на свои штаны. Склонившиеся над столом фигуры погружены в математические выкладки. Наконец большие очки Кулика отрываются от листа бумаги:
— А не пора ли, товарищи, приступить к чаепитию?
Обращение относится к Китьяну и означает, что тот должен подавать на стол ведро с кипятком. Чтобы как-нибудь сгладить свое одиночество, таежные робинзоны условились обращаться друг к другу только во множественном числе.
«Товарищи ушли за водой…» «Товарищи колят дрова…» «Товарищи сегодня не в духе…» — Такие выражения, относящиеся к одному Китьяну, приводили нас в недоумение, пока Кулик не объяснил в чем дело.
За чаем начинаются разговоры. Ученый рассказывает о своей жизни на Великом Болоте.
— Вы спрашиваете, приходилось ли мне тут переживать что-нибудь страшное, — улыбаясь, говорит он. — Даже не раз. Взять хотя бы вот этот случай. Это было в августе, когда в Хушмо еще ловилась рыба. Обычно мордами занимался Китьян, но в этот день я пошел на Хушмо сам. Отсюда вышел после обеда, по дороге у влекся преследованием попавшейся на глаза белки, а когда осмотрел морды, вынув из них пару хариусов, уже совсем стемнело. Между тем стал накрапывать дождь. Малые ребята меня тут не ждали, а что касается товарищей Китьянов, то они были предупреждены о возможности моей задержки. Словом, я решил ночевать на Хушмо.
Вы, вероятно, видели там жестяной чайник, — мы держим его на случай таких ночовок, чтобы было в чем вскипятить чай. Добавив к чаю зажаренных на углях хариусов, я почувствовал себя совсем неплохо. Покончив с ужином, я тотчас завалился спать. Собаки, между прочим, были со мной. И вот среди ночи они поднимают вдруг такой лай, что от него проснулся бы мертвец. А я сплю чутко.
Проснулся и не знаю, что подумать; конечно, собаки могли лаять на какого-нибудь зверя, но в данном случае псов всполошил не зверь: снаружи до меня доносился какой-то звук, и этот звук более всего был похож на крик человека. не доверяя, однако, своему слуху, я взял ружье и вышел из зимовья. Темнота абсолютная, тишина такая же. Собаки так и захлебываются, но далеко не бегут вертятся около моих ног. И вдруг из темноты густым таким баритоном «Эй, эй!..»
Я даже оторопел. Крик несомненно принадлежал человеку, а между тем откуда ему взяться в этой мертвой стране, за сотни километров от жилья? Может быть это кричит Китьян? Но чего ради он будет кричать в лесу? Да на него и не стали бы лаять собаки.
«Го-го-го!.. Кто там?» — закричал я в свою очередь в темноту. Крикнул, да тут же и присел. — «Ха, ха, ха»!.. — послышался мне в ответ хохот, да какой! Так не смеется и Шаляпин в роли Мефистофеля.
А теперь поставьте себя на мое место ночь, темнота, вокруг мертвая страна, в которой не живет даже зверь, — и вдруг вам в лицо что-то хохочет сатанинским хохотом. Не знаю, как чувствовал бы себя другой, но мне было немного не по себе. В то же время оставить этого было нельзя, я должен был выяснить эту чертовщину. Я взвел курок, шагнул вперед и, придав своему голосу возможную твердость, крикнул: «Выходи, кто есть, буду стрелять!»
«Гу-гу!..» — точно в пустую бочку понеслось из темноты, и тут я понял, с кем имею дело. Ну, конечно, об этом можно было бы догадаться с самого начала, если бы нервы не были натянуты продолжительным одиночеством. Это был филин-пугач…
В намеченный срок закончить работ все-таки не удалось. Пришлось пожертвовать еще одним днем. Наконец, 28 октября мы покидаем Великое Болото. Ученый берет с собой наиболее ценные инструменты, каковыми являются в первую очередь магнитометры. Это те самые приборы, которые участвовали в работах по определению Курской магнитной аномалии. Кроме инструментов взято также несколько пород со дна и краев метеоритных кратеров.
Покидая свое Болото, Кулик доволен достигнутыми результатами. Магнитные наблюдения с достаточной ясностью показали наличие в глубине кратеров метеоритных масс, а шурф, хотя и небольшой, полностью подтвердил характер образования окружающих воронки бугров. Эти бугры не что иное, как выбросы, произведенные метеоритными осколками.
В косматой белой дохе, с заиндевевшей бородой, верхом на белой лошади, Кулик напоминает мне того Белого Человека, который, по словам тунгусских легенд, живет в лесах. Впрочем, за последние годы Кулик так много времени провел в тайге, что она стала ему настоящим домом. Поднявшись на перевал, он бросает последний взгляд на свою избушку. Мне кажется, Кулик думает о том, скоро ли он снова ее увидит. Избушка, угрожая смертью незванному гостю настороженной за ее дверью винтовкой, будет ждать своего хозяина.