— Не подходи, псы посадничьи! — рванулся он, ловко ударив одного из них ногой в живот. Стрелец поджался, выронив бердыш. Ровщик быстро поднял его и, вырвавшись из толпы, побежал к воротам. Около пушечного шатра он задержался на миг и, взмахнув бердышом, крикнул:
— Ужо достанется вам, пиявицы мирские! Будет еще посконная рубаха бархатным кафтаном помыкать!..
— Шибай его из пищалей! — взвизгнул дьяк Кологривов.
Но ровщик уже исчез за воротами кремля.
— Пущай его погуляет, — сказал спокойно посадник. — Далее Прорвы не уйдет. Всегда успеем на рель его вздернуть! — И, обернувшись к дьяку, добавил — Передай, спасена душа, в Дьячую избу, штоб розыск начали Микешки Клевашного. А как пымают, моим бы именем за караул взяли. Мы опосля рассудим, куда его послать, на рель али в Игумнову падь.
«А ведь придется теперь Клевашному, применяя нашу терминологию, в подполье уйти, на нелегальное положение, — подумал Раттнер. — Как бы с ним связь завязать? А что означает это таинственное «белое железо»? Уж не есть ли это…»
— Кто очередной, выходи! Полдничать пора, а я копайся тута с вами! — прервал мысли Раттнера раздраженный окрик посадника.
III. Халтурный поп
Из толпы пулей вылетел поротый поп и, выбрав лужу погрязнее, шлепнулся в нее на колени перед посадником.
— Здравствуй ж, свет наш, на многие лета, — затропарил, кланяясь, поп. — И паки здравствуй, божьею и пресвятые богородице милостью хранимое наше красное солнышко, преславный владыче посадниче!
— Ну понес бес колес! — отмахнулся сурово посадник. Но заметно было, что он, с трудом сохраняя суровость, радуется разбору поповского дела, как веселому развлечению, приятно разнообразящему скучное отправление правосудия.
— Ты што, поп али невесть кто, — хмурясь, но опуская в бороду, улыбку, спросил посадник. — С лица свят муж, а на деле вскую шаташеся? Аль совесть-то совсем по кружалам растерял?
— Прости, красное солнышко! — скулил поп. — От юности моея мнози борят мя страсти! Занедужил я. Всю седьмину поясничная скорбь охватывала. Аки Иов многострадальный на гноище лежал. Для ради недуга выпил малость бражки.
— Малость бражки выпил, а стрельцы тя волоком из Даренкиного кружала выволокли? — засмеялся посадник. — Аль Дарьина брага такова хмельная? Ну, а песни непотребные про, скитских старцев ты тоже для ради недуга пел? Ась? А ну-кось, повтори, что ты пел в Даренкином кружале.
— Не могу, владыко! — завопил, падая ниц, поп. — Хоть сказни, не могу! Не потребно дюже!
— Пороли? — обернулся посадник к дьяку.
— Кнута довольно испробовал на Торгу, — ответил Кологривоз.
— Ну, ин и ладно! Отыдь в сторонку, — махнул попу посадник. — Ужо я подумаю, какое наказание тебе еще дать.
Приунывший поп отошел в сторону. На его место выдвинулся было мужичонка с бельмом. Но посадник замахал капризно руками:
— Отойди! Отойди! Давай сюда мирских, и будя на сегодня. А вы, спасены души, — крикнул он остальным многочисленным просителям, — к домам бредите. Завтра разберу дела ваши. Идите со Христом, спасены души.
Толпа покорно отодвинулась в глубь двора, но не ушла. Надеялись, авось, посадник смилуется: разберет их дела сегодня.
Стрельцы-тегилейщики ударами в спину подтолкнули пленных ближе к посаднику.
— Ишь, гордецы! — сказал тот с нескрываемой ненавистью. — Головы отвалятся посаднику поклониться. А давно мы мирских поганцев не видали! Лет, почитай, полтора десятка с той поры, как побывшился твой зятек богоданный, — оборотился насмешливо посадник к попу, с любопытством глядевшему на пленников.
— Поболе того, владыка, — откликнулся поп. — Истомке-то, внучонку моему, скоро второй десяток минет. А он за год до смерти отца родился.
— А што это у тебя на лбу намалевано? — удивился посадник, глядя на бескозырку стоящего впереди Птухи. — Пры… Пры… тк… тк… — спотыкался на полузнакомых буквах посадник. — Из каких же будешь?
— Из краснофлотских буду! Минер первой статьи! — ответил спокойно Птуха. — Сначала на «Коммунисте» с товарищем Маркиным ходил, потом на «Прыткий» к товарищу Раскольникову Федору Федоровичу перевелся. А теперь по ави-акции пошел, помощник борт-механика.
— Ишь-ты — промолвил ничего не понявший посадник. — А веры-то ты какой? Чать, не нашей, не нашей веры?
— Веры все мы, — кивнул Федор в сторону Раттнера и Косаговского, — самой што ни на есть новой! По-пролетарски говоря, мы большевистской веры!
— Большевистской? — переспросил посадник. — Не слыхали мы о такой. — Вы кто же, поповцы али расстриги?