— А скажите, чем занимается ваш внук? Кто он?
— Истома-то? — встрепенулся обрадованно поп. — Худог он, еже есть сказаемо, изограф.
— Художник, — понял наконец Косаговский, — живописец. Что же вы рисуете?
— Спаса всемилостивого пишу, — ответил нехотя Истома.
— Богомаз, значит! — резюмировал Птуха. — Ну, это нам без надобности.
Истома вспыхнул. Девичье лицо его налилось гневно кровью. Но он сдержался. Молча сдернул с полатей тулуп, надел и, подойдя к попу, выставил руки, сложенные в пригоршню.
— Благослови-ко, дед, за жеребенком сходить.
«Да ведь это же настоящий Домострой! — опешил Раттнер. — Истома откровенно презирает деда, а все же для такого даже пустяка просит у него благословения».
IV. «Слово и дело государево!..»
«…1717 год. Год учреждения Петром инквизитората для борьбы с «религиозным вольнодумством» — расколом.
На площади города Юрьевца-Поволжского, где когда-то жил и проповедывал «огнепальный» протопоп Аввакум Петрович, стоит многоголосый плач, слышны крики возмущения. Изможденный старик, один из бродячих расколоучителей, рассказывает о тех муках, какие терпят люди старой веры в застенках страшного Преображенского приказа. Вдруг из толпы раздается жуткая фраза:
— Слово и дело государево!..
Люди городского воеводы хватают проповедника. Толпа в ужасе разбегается.
По городу ползут слухи: из Москвы царем послана в Юрьевец воинская команда ловить и пытать раскольников. Две трети населения Юрьевца — раскольники. Старики. готовятся умирать, пострадать за старую веру. Пылкая молодежь призывает встретить царских солдат вилами и топорами. Сошлись на середине: убежать из Юрьевца.
Глухой осенней ночью выходит из Юрьевца громадный обоз. К нему из соседних сел и деревень присоединяются другие обозы. Это «остальцы древлего благочестия, родные печища оставя» бегут в леса Брынские, Муромские, Пермские. Социальный состав беглецов — по преимуществу крестьяне, городское посадское (ремесленники и мелко-торговое) население и незначительная часть духовенства. Из бояр, служилых дворян и крупных купцов — никого.
С топором, рыболовными снастями, огнестрельным оружием подвигались с родной Волги на Каму, с Камы за Каменный Пояс, а там и в Сибирь.
Беглецы перевалили вслепую, без проводников, Саяны и застряли где-то в дикой лесной чаще, где «журавли яйца несут».
Здесь юрьевечанам поневоле пришлось остановиться. Поневоле потому, что, куда ни бросались они, их всюду встречали непроходимые болота. Каким-то чудом, по неведомым путаным тропинкам беглецы, или «сходцы», как их называли тогда, пробрались через эти болота, а теперь и сами не могли найти обратного хода.
Так был основан в дикой танну-тувинской тайге град Ново-Китеж. Название это было дано неспроста, а в честь города Китежа, «божьим изволением» скрытого от нечистивцев на дне озера Светлояра. Новооснованный город тоже отгородился от всего остального «нечестивого мира» болотами непроходимыми и дебрями дремучими, так чем же он хуже знаменитого града Китежа? Вот и назвали Ново-Китежем. Знай наших!
Первоначально в Ново-Китеже «бысть великая скудость и нужда». Голод часто посещает его. Большинство новокитежан пашет без лошадей, боронит сосновым суком, отдельные ветви которого заменяли зубья бороны.
Ново-Китеж в первые годы его существования нельзя даже назвать городом.
Это была община, которая в сущности представляла собой федерацию из самоуправляющихся мирских поселков и скитов-кинвей, то-есть монастырей. Во главе этой полумонашеской, полукрестьянской республики стоял киновеарх, пользовавшийся правами неограниченного монарха.
Киновеарх — лицо выборное. В случае смерти одного владыки все новокитежское население после двухнедельного поста собирается в городской собор. За икону кладутся жеребья с именами особо почитаемых за святую и подвижническую жизнь скитских старцев. Чье имя вынется, тот и киновеарх! Одним словом: «король умер, да здравствует король!» Сейчас киновеаршит некий Софрон II.
Но возвращаюсь к истории Ново-Китежа.
В годы владычества киновеарха Пахомия I один из новокитежских охотников случайно «ототкнул дыру в мир». Он нашел выход из болот, окружавших Ново-Китеж, побывал в гостях у какого-то туземного племени и вернулся снова в город. Отдушина в мир тотчас была использована новокитежанами для торговых целей. Они заводят торговлю с Китаем, сбывая туда меха, которыми так богата тайга, окружающая Ново-Китеж, а оттуда, вывозя «красный товар», то-есть ткани, в которых новокитежане ощущали острый недостаток. Так Ново-Китеж из общежития религиозных фанатиков превращается в экономически зажиточное поселение. Выделяется класс крупных собственников — купцов. А на ряду с концентрацией капиталов в руках отдельных лиц начинается определенное расслоение новокитежан на различные социальные элементы.