Возможно, ангел могла решать какой из демонов может чувствовать ее, предположил он.
Несомненно, у нее была способность, позволяющая держать своих предполагаемых жертв в полном неведении относительно ее присутствия — и намерений.
Он ждал, что неистовые гнев заполнит его.
Гнев, который он пообещал обрушивать на это существо снова и снова, пока она во всем не признается.
Когда демон промолчал, он помедлил с решением.
Он должен защитить своих друзей
любой ценой.
Но и эта мысль казалось абсолютно безнадежной.
И что он получил взамен?
Замешательство.
— Ты…
— Ангел, который наблюдал за тобой, — сказала она, подтверждая его опасения.
— Точнее, я была ангелом.
Её веки опустились, на ресницах застыли слезы.
Подбородок задрожал.
— Теперь я ничто.
И он верил ей — не мог по другому. Этот голос.
Аэрону на самом деле хотелось заставить ее засомневаться в чем либо, в чем угодно, но он не мог — и протянул к ней дрожащую руку.
Ты что, дитя? Соберись, мужик.
Хмурясь из-за собственной слабости, он придал твердость руке и отбросил ее волосы в сторону, стараясь не прикасаться к поврежденной коже.
Он прихватил овальный вырез ее робы и аккуратно потянул.
Мягкая ткань легко разошлась, обнажая спину.
Его глаза снова расширились.
Между её лопаток там, где должны были быть крылья, протянулись два глубоких шрама, обнажая рваные сухожилия, мышцы, даже кость.
Раны были варварские, жестокие и безжалостные, кровь все еще сочилась из них.
Однажды он насильственно лишился своих собственных крыльев, и это было самое болезненное ранение за всю его очень долгую жизнь.
"Что произошло?" Хрипота появилась в его голосе.
"Я пала," прохрипела она, стыд слышался в ее голосе.
Она уткнулась лицом в подушку.
— Я больше не ангел.
— Почему?
Он раньше никогда не сталкивался с ангелами, — ну хорошо, разве что с Лисандром, но этот ублюдок не в счет, потому что он отказался разговаривать с Повелителями о чем либо — и почти ничего о них не знал.
Он знал лишь то, что ему рассказала Легион, и, конечно, существовала огромная вероятность, что её описание было прикурашено ненавистью, что она к ним испытывала.
Ничего, из сказанного ею, не подходило под описание девушки, лежащей на его постели.
Ангелы, по словам Легион, были бесчувственными, бездушными созданиями, и целью их существование было: уничтожение их темных соперников, демонов.
Она также утверждала, что очень часто, ангел мог поддаться соблазну плоти, искушаемый тем, кого он — или она — должны были ненавидеть.
Этого ангела выпинывали с небес прямиком в ад, где демоны, которых она когда-то поразила, наконец-то могли на ней немного отыграться.
Это ли случилось с ней? Аэрон удивился.
Путешествие в ад, где демоны отомстили ей? Возможно.
Может ему развязать ее? Её глаза.
такие чистые, такие непорочные.
Сейчас они говорили — помоги мне.
И спаси меня.
Но больше всего, эти глаза говорили, возьми меня и никогда не отпускай.
Когда-то подобная невинность уже обманула его, подумал он, останавливая себя.
Баден был обманут таким образом, и поплатился за это своей жизнью.
Умный человек сначала выяснил бы все об этой женщине, решил он.
— Кто забрал твои крылья? Вопрос прозвучал словно грубый лай, и он удовлетворенно кивнул.
Она сглотнула, вздрогнула.
— меня бросили…
— Аэрон, ты тупой болван, — вдруг перебил ее мужской голос.
— Скажи мне, что ты не… Парис вошел в комнату и застыл, увидев Оливию.
Его глаза сузились, и он провел языком по зубам.
— Итак.
Это правда.
Ты действительно полетел туда и схватил ее.
Оливия застыла, скрывая свое лицо от чужих глаз.
Её плечи затряслись, как будто она рыдала.
Она все-таки испугалась? Сейчас? Почему? Женщины обожали Париса.
Соберись.
Аэрону не нужно было спрашивать, откуда Парис узнал о том, что он сделал.
Торин, хранитель демона Болезни, следил за крепостью и холмом через свои мониторы двадцать восемь часов в сутки девять дней в неделю(так казалось, по крайней мере).
— Я думал, ты собираешь остальных.
— Торин написал мне, и я сначала пошел к нему.
— И что он сообщил о ней?
— Коридор, — сказал его друг, указывая подбородком на дверь.
Аэрон покачал головой.
— Мы можем говорить о ней здесь.
Она не Наживка.
Еще одно движение языка по прямым, белоснежным зубам.
— А я думал, что это я болван, когда речь заходит о женщинах.