Я уехала к матери Алека, где в этот момент уже сидел Юлий Андреевич Полюсук и ждал — может быть, нужно будет чем-то помочь. И мы стали ждать. Как сейчас помню, мы рассказывали невероятное число анекдотов и очень «веселились». Когда что-то случалось, мы всегда начинали друг друга подбадривать анекдотами. Рассказываем анекдоты, ужинаем, и я помню ощущение, что ситуация не вполне трагична: интуиция, наверное, работала. И, действительно, через два с половиной часа, где-то около девяти вечера раздается звонок и голос Алека:
— Вичка…
— Где ты?
— Вичка, тут меня задержали…
— Где ты?
— Вичка, меня задержали, мы поговорили, и, наверное, мне скоро… (В сторону.) Мне можно будет поехать?.. Да, вот мне говорят, что меня скоро отпустят.
Дальше трубку взял какой-то сотрудник и произнес буквально следующее:
— Мы бы вашего мужа отпустили и раньше, но скажите ему, чтобы он отвечал на вопросы…
На что я сказала:
— Нет уж, скажите ему это сами.
Ситуация была комическая. Алека взяли с плакатом «Уважайте Советскую Конституцию». День Конституции. Его берут с этим лозунгом.
— Александр Сергеевич, зачем вы пришли на площадь?
Он отвечает абсолютно обтекаемой фразой. Только математический логик может сказать фразу совершенно точно, но при этом не несущую никакой информации. Они не понимали, что Александр Сергеевич — математический логик, человек, собаку съевший на тавтологических определениях, занимавшийся этим как ученый, что он будет крутить их по кругу и что он за пределы этой логики, не содержащей никакой интересной для них информации и тем не менее абсолютно точной формально, не выйдет.
И вот он отвечает что-нибудь вот в таком духе:
— Чтобы выразить то, что я стремился выразить.
— Ну а все-таки, вас задержали с лозунгом в руках…
— Не я же себя задерживал. Зачем они меня задержали?
— Нет, ну а все-таки у вас был лозунг «Уважайте Советскую Конституцию»? Был?
— Да, был.
— Зачем вы написали такой лозунг?
— Чтобы уважали Советскую Конституцию.
— А что, вы считаете, что ее кто-нибудь не уважает?
— Здесь этого не написано.
— Почему в этот день?
— А если бы я вышел на площадь первого мая с лозунгом «Уважайте Первое мая!» — это бы вас удивило? Сегодня День Советской Конституции.
И так далее.
Это ведь был 1965 год, и они еще не знали, куда повернется. Хрущевское время кончилось совсем недавно. Поэтому они еще вежливы. Пока еще вежливы. В 68-м, когда разгоняли демонстрацию на Красной площади, уже били, а в 65-м еще пытались соблюдать декорум. В течение трех часов они пытались снять с него допрос. Причем, по-видимому, у них не было задания его в этот момент арестовывать. Всех отпустили в этот же вечер, только допросили и отпустили. Нужно было, видимо, ликвидировать как можно быстрей всю эту ситуацию. Потому что предстоял суд [над Синявским и Даниэлем], а вой стоял и так грандиозный.
Когда они позвонили, был еще не конец допроса. Они решили, что я повлияю на Алека, чтобы он захотел быстрее вернуться. Примерно через полчаса после звонка он был дома. Алек был последним, кого отпустили.
Я приехал туда ровно с одной целью: если будет побоище (а я полагал, что оно наверняка будет), то мне нужно быстро-быстро схватить этого лысого[41] за шкирку и куда-нибудь в подворотню утащить. Как-нибудь его прикрыть, чтобы его к чертовой матери на месте не убили. Я поехал только за этим. Больше ни за чем. Я как был несогласен, так и остался несогласен… Я ринулся на площадь, в эту толпу, и стал искать. Нету. Я прочесывал толпу (неоднократно) в поисках этого типа, увертываясь и подставляя задницу разным фотографам, коих там было до черта, явно не иностранцев, а служащих соответствующего учреждения, которые пытались зафиксировать состав присутствующих. Я постоянно отворачивался, крутился. Я искал Алика, но при этом я не мог не видеть, как со свистом подлетают черные «Волги», закручивают руки, швыряют туда людей, как они, в нарушение всех правил уличного движения, тут же разворачиваются, пулей куда-то уезжают, пулей подлетают следующие — эдакий конвейер… Но я был с абсолютно служебной функцией… Потом выяснилось, что в самые первые минуты к Алику подошли двое в штатском, сказали: «Пройдемте!», и он с ними пошел. Без всяких рукоприкладств, без ничего.