Людей на площади действительно было очень много. И тут мы поняли, что площадь полна топтунов. Стало ясно, кто свои, а кто ходит высматривает.
В общем, все это произвело на меня очень большое впечатление. А через несколько дней пришел ко мне Алик и сказал, что он нас с Наташкой не уважает за то, как мы его терзали накануне демонстрации. Для Алика при его мягкости по отношению к друзьям это очень сильное выражение своего «фе». И я ему сказала: «Алик, мы это заслужили. Мы были неправы, а ты — прав». Надо отдать ему должное, он сразу кинулся меня целовать, как только я попросила прощения, и наше примирение состоялось.
Через несколько дней Коля Вильямс услышал в пивной такой рассказ: «У Есенина есть сын. Он организовал демонстрацию. Тысяча человек шли за ним по улице Горького, и каждый нес плакат. Потом он вошел в КГБ, бросил на стол список и сказал: „Здесь имена всех участников, но брать не смейте, за все отвечаю я“. Никого, бля, не боится. А зовут его Вольф». В таком виде слух о демонстрации просочился в массы.
Я очень много времени проводила в квартире у Айхенвальдов, а там бывал и Алик Вольпин. Не помню точно, от кого именно я узнала, может быть, и от него, может быть, от самого Айхенвальда, может — еще от двадцати человек. «Гражданское обращение» я видела еще в сыром виде, когда его Алик только делал.
Айхенвальды относились к этому неодобрительно. И Петр Ионович [Якир] отнесся к демонстрации достаточно недоверчиво. Он включился в диссидентское движение гораздо позже, а тогда, помню, говорил, что ему не нравится, что они публиковались на Западе под псевдонимами. Идея требовать гласность его устраивала, но еще не было такой близости с людьми этого круга, и на демонстрацию он не ходил. Что до меня, то я не понимала, чем это может кончиться. Я об этом просто не думала. Вообще в юности редко думаешь о чем-нибудь серьезном.
Я пришла, встала в стороне. Я ведь пошла без разрешения. В доме было сказано: не ходить и об этом вообще забыть. У нас дома было авторитарное правление: отец решил не ходить, значит, никто не идет. Кроме того, я органически не переношу публичные действа. Потом я много раз ходила 5 декабря на демонстрации на Пушкинскую площадь, и всякий раз это было для меня большим мучением.
Видела каких-то отдельных знакомых, сейчас даже не помню кого. Двух-трех человек. Тошку Якобсона[45] помню, я с ним была знакома с детства.
Успела увидеть лозунги, но прочитать их уже не успела. То, что бросались и хватали, меня не удивило. Для моего сознания это привычная картина, хотя бы в силу того, что я росла в ссылке[46]. Я видела, как бьют, хватают, и мою нежную душу это не потрясло. Хотя я этого не ждала и не знала, чем это может кончиться, а как раз думала, что хватать не будут.
После того как все же похватали, я еще походила, посмотрела. А потом пошла к Юре Айхснвальду, как сейчас помню.
Для меня это было совершенно конкретно: демонстрация именно в защиту Синявского и Даниэля. Юридическую идею Александра Сергеевича Вольпина я до сих пор с трудом перевариваю.
Очень скоро, через полгода-год, стало ясно, что основной толчок движению дал процесс Синявского и Даниэля и все, что связано с ним. Но, как мне кажется, не демонстрация, а в первую очередь письма, которые были написаны в защиту Синявского и Даниэля. Я их тогда видела и читала. Лично меня демонстрация, может быть, поразила меньше, чем эти письма, потому что совершенно разные люди подписывались под ними совершенно открыто. Меня это просто потрясло.
Сквер вокруг пушкинского памятника запружен людьми. Все чего-то ждут.
Атмосфера нервная, воздух словно наэлектризован. Впрочем, быть может, нам это только кажется. Быть может, все эти люди пришли сюда, не зная ни о каком митинге, а просто так — поразмяться, проветриться. Но все же чувствуется какое-то напряжение, томительное ожидание событий. Да и непривычно много людей, слишком много.
Снуют какие-то типы в бесформенной одежде и в шапках «пирожком». Физиономии наглые, манеры хамоватые, а глазки зыркают по сторонам. Ну, ясное дело, стукачи. Глядим на Пушкина. Пушкин — на нас. Часы показывают ровно шесть. Наступает неумолимая тишина. Отчетливо слышны какие-то пьяные вопли со стороны здания «Известий», гул публики у кинотеатра «Центральный»…
45
ЯКОБСОН Анатолий Александрович (1935–1978), литературовед, переводчик, педагог, публицист. Во второй половине 1960-х — начале 1970-х один из самых заметных деятелей правозащитного движения; с 1969 член Инициативной группы защиты нрав человека в СССР. В 1970–1972 играл ключевую роль в издании «Хроники текущих событий». В 1973 эмифировал. Покончил с собой в Иерусалиме.
47
Кушсв Е. Десять лет тому…: Глава из книги воспоминаний «Тридцать месяцев» // Русская мысль. 1976. 29 января.