А еще и «с другой стороны» были студенты — комсомольские активисты, которые явились на площадь по заданию партбюро. Я помню двоих таких с нашего факультета: Здоровцова и Смирнова[66] (оба с четвертого курса). Они фиксировали студентов филфака, которые явились на демонстрацию. Причем к некоторым они подходили и требовали, чтобы те удалились. Например, к Дранову, о котором я уже упоминал, они подошли и довольно бесцеремонно предложили идти домой, хотя он был аспирант, а они студенты. Он, естественно, отреагировал резко: «А кто вы, собственно, такие, чтобы командовать?!» — за что потом и поплатился. Конечно, они не могли знать всех — на филфаке тысяча студентов училась тогда на дневном отделении: на каждом курсе по двести человек. Поэтому остались люди, которых они не «зарегистрировали». Но у тех, кого они опознали — у Дранова, Молчанова, Воробьева, Ефимова, Поликовской и у меня, — у всех были в той или иной степени неприятности.
Была и явная милиция. Когда попытались поднять плакаты, людей начали хватать и — в «воронок». Женские крики, сопротивление; обстановка идейного и физического противостояния продолжалась около часа. Я вел себя достаточно спокойно, мы там были в сопровождении девушек, в основном стояли на одном месте и озирались во все стороны. Даже когда были попытки кого-то задержать, мы не бросались поглядеть. А вот Дранов вел себя крайне активно: где какой шум или заваруха, тут же бросался, расталкивая всех руками, и лицезрел, что же там делается. Несколько раз были попытки поднять плакаты с надписями, которые предлагались в листовке. Потом постепенно стали рассасываться. Всего мы там были около часа. В общем, демонстрация состоялась: те, кто хотел высказать свои взгляды, пришли и сделали это!
Возвращаемся мы с Наташей, Саркисяном[67], Эмилем[68] и Мирель[69]откуда-то из загорода и узнаем, что на Пушкинской сейчас демонстрация или митинг в защиту Синявского и Даниэля. Мы подошли к площади. Эмиль с Мирель стояли с противоположной стороны у аптеки и оттуда смотрели на происходящее, про Саркисяна не помню, а мы с Наташей пошли. Арест писателей меня глубоко, просто по-человечески возмутил — политикой я не занимался с 1961 года.
…Меня удивило, что на площади очень много самого разного народа: студенты (помню группы студентов мхатовского училища) и пенсионеры, мои друзья по «Маяковке» и совсем незнакомые люди. Я думал, что общество находится в состоянии политической апатии — оказалось, нет: какие-то круги задействованы, что-то бродит.
«Гласность» — это красивое слово было тогда впервые употреблено публично. «Требуем гласности суда!» — это прозвучало. И стало с тех пор политическим инструментом.
…Меня задержали какие-то люди в штатском, никаких документов они не предъявили, засунули в такси и отвезли в отделение милиции на Советской площади. Они заплатили за такси и потом несли меня на руках — я не шел. Продержали недолго, несколько часов… — тоже, что называется, ни к чему.
Как только я появился дома, ко мне пришел Галансков (он был на площади, по его не задержали[70]) и стал подробно расспрашивать: как велся допрос, что хотели узнать и т. д. Мы с ним начали обсуждать ситуацию.
…К тому времени стали использоваться и официальные ходы — люди, пользующиеся уважением общества и занимающие определенное положение, стали писать групповые письма с протестами против каких-то правительственных акций.
Я ни в чем не участвовал. Только в 1972 году, когда умер Галансков, подписал некролог, содержавший довольно резкие слова против властей. Но я это сделал просто потому, что хорошо знал Юру и его смерть — на мой взгляд, это было убийство — глубоко задела меня лично.
Не было ощущения сверхъестественности происходящего, скорее любопытство и настороженность в ожидании неясного конца. Мы пришли на площадь за несколько минут до объявленного начала, до тех пор выжидали время у меня дома (я снимал тогда комнату на улице Огарева, около Центрального телеграфа) — нас было несколько человек. Сейчас не могу с точностью вспомнить фамилии собравшихся у меня, так как потом мы смешались со многими с филфака на самой площади и в памяти я уже не в состоянии дифференцировать их. Знакомых было много, гораздо больше, чем их назвали Воробьев, Зубарев, Поликовская. Просто им запомнились фамилии тех, кого впоследствии так или иначе травили. На площади было достаточно много людей, хотя, по правде, я ожидал больше. Кучковалось около двухсот человек, и не было ясно, кого больше: тех, кто следит за теми, кто пришел сюда сам, или пришедших независимо. К тому же они разбавились людьми, вышедшими из кинотеатра по окончании сеанса. Кинозрители, в отличие от нас, кучкующихся, метались между группами с вопросами: что здесь происходит, чего собрались?
66
СМИРНОВ Александр Васильевич (р.1940), в 1962–1967 студент филфака МГУ, член КПСС. В дальнейшем преподаватель русского языка иностранцам.
68
КОГАН Эмиль Исаакович (р. 1941), журналист, литературовед. В 1968 эмигрировал.
Живет в Париже. Автор книги о А.И.Солженицыне.