Подводя итоги, мы полагаем важным высказать два соображения.
Во-первых, «этиологический миф» о начале правозащитного движения не полностью совпадает с представлениями и намерениями самих участников «митинга гласности». Настоящая книга дает, как нам кажется, более эмпирическую и менее целостную картину события, чем та, которая закрепилась в сознании общества.
Во-вторых, идея «дня рождения Движения» имеет самостоятельную ценность и не зависит от конкретных обстоятельств конкретного события. Ибо, даже если Движение породил не сам митинг 5 декабря 1965 года, то, несомненно, его породила работа общественного сознания, толчок к которой был дан не в последнюю очередь произошедшим в тот день на Пушкинской площади.
В романе «Кюхля» Юрий Тынянов описывает долгое и томительное противостояние Сенатской и Дворцовой площадей Петербурга в день восстания декабристов. Он уподобляет эти площади колеблющимся чашами весов, на которых взвешивалась судьба России.
От Пушкинской до Красной площади расстояние больше, чем от Сенатской до Дворцовой. Но и противостояние длилось много дольше одного дня…
Глава 1. «Гражданское обращение»
Сегодня мы знаем, что при Хрущеве политические репрессии практически не прекращались — изменились лишь их масштаб, характер обвинений и их соотнесенность с реальностью. Но, по причинам, которые еще надлежит проанализировать, судебные процессы 1957–1964 годов, за редкими исключениями (суд над И.Бродским), вне узких кружков друзей и знакомых осужденных не были ни замечены, ни осмыслены. Дело Синявского-Даниэля привело к резкому перелому в общественном сознании.
Критик и литературовед Андрей Синявский был арестован 8 сентября 1965 года, поэт-переводчик Юлий Даниэль — четырьмя днями позже. Известие об этом событии тотчас облетело столичные и связанные с ними провинциальные интеллигентские салоны и дружеские кружки; оно широко обсуждалось и вызывало разнообразные чувства — от страха до возмущения.
Возможно, обостренная реакция общественности на этот арест была связана с тем напряженным ожиданием перемен — к лучшему или к худшему, которое охватило либеральную интеллигенцию после падения Хрущева. Необычный и фантастический характер самого дела (арест писателей за их художественные произведения, тайно, под псевдонимами, напечатанные ими за рубежом) также, вероятно, сыграл свою роль. Так или иначе, «дело Синявского и Даниэля» оказалось первым политическим процессом послесталинской эпохи, вызвавшим широкий общественный резонанс. Их арест однозначно воспринимался в либеральных кругах как удар по «оттепели» (с этим понятием общество по-прежнему связывало свои надежды) и едва ли не как знак поворота нового руководства к неосталинизму.
Комитет государственной безопасности едва ли рассчитывал на подобную реакцию. После октябрьского (1964) Пленума ЦК новая власть старалась быть более лояльной к творческой интеллигенции, чем «этот самодур и волюнтарист Хрущев». Оставалось более полутора лет до принятия концепции «идеологической диверсии» как основной опасности для строя и, соответственно, формирования 5-го управления КГБ — органа идеологической охранки. Что касается ареста Синявского и Даниэля, то инстанции, принимавшие решение, скорее всего не ожидали столь бурной реакции общества на разоблачение и обезвреживание двух «наймитов международной буржуазии». Очевидно, они были искренне уверены, что их возмущение «двурушниками» разделит вся советская интеллигенция.