8. Русская молодежь действительно «больна» — она больна стремлением к свободе!
(Посев, 21 января 1966)
Москва. В начале декабря в Московском университете состоялось также собрание студентов, на котором единогласно была принята резолюция, требующая, чтобы правительство освободило Синявского и Даниэля.
Однако, по совету одного высокопоставленного лица, сочувствующего подобным настроениям, эта резолюция в конечном итоге не была передана властям. По-видимому, это лицо убедило студентов, что их демарш будет нецелесообразным.
В Москве говорят, что сторонники Синявского и Даниэля пользуются поддержкой части высшего партийно-правительственного руководства, что отчасти и объясняет их поведение.
На другой день по факультету бегал с вытаращенными от злобы и страха глазами зам. декана Михаил Никитич Зозуля (по общему мнению, сотрудничавший с КГБ) и мрачно повторял: «Такой антисоветской вылазки в Москве не было со времен троцкистской демонстрации 1927 года!»
Мне кто-то передал фразу начальства: мол, к сожалению, на площади очень много было студентов с нашего факультета, во главе с аспирантом Драновым. Тут я понял, что дело плохо. Я чувствовал ответственность за него (ведь это я сказал ему о демонстрации), вызвал его на беседу и сказал: «Саша, тебе надо уезжать. Сегодня же. Под любым предлогом: хоть из-за болезни двоюродной бабушки. А через месяц достать какие-нибудь оправдательные документы и появиться». Не знаю, прав ли я был и помог бы ему мой совет или нет, но он так и не понял серьезности ситуации и не послушался меня, тем более, что я был студентом третьего курса, а он — уже аспирантом. Засмеялся, махнул рукой: «Ерунда какая! Что я там вообще делал? Подумаешь, постоял, потолкался!»
Через два дня его, Молчанова и Савчука — трех человек — вызвали в факультетское бюро комсомола. Была разборка. Их попросили объяснить, что они там делали, как туда попали. Молчанов вел себя вызывающе, он уже тогда был достаточно сформировавшимся в идейном смысле человеком, он им сказал (я с чужих слов передаю), что никому ничего объяснять не намерен, был там, где хотел, делал то, что хотел. Когда его спросили, как это соотносится с пребыванием в ВЛКСМ, он тут же отдал им билет. Так и сказал: «Заберите ваш билет!» Исключили единогласно. Потом его перевели на заочное отделение. Указаний на отчисление студентов не было, достаточной мерой сочли перевод на заочное отделение.
Я не помню про Савчука, был ли он комсомольцем, а если был, то что с ним сделали. А Дранов сопротивлялся, не хотел, чтобы его исключали. Он пытался сделать вид, будто не понимает, что происходит, старался всячески преуменьшить свое значение, и в итоге его исключили из комсомола с каким-то незначительным перевесом голосов.
Окончательно утверждали его исключение в комитете комсомола МГУ. В главном здании, на десятом этаже, где мрамор, ковры и дубовые стены. Я знал, что моя фамилия будет фигурировать, потому что Дранов меня назвал. Его очень долго допрашивали по поводу того, кто ему сказал о демонстрации, и он очень долго не называл мою фамилию, а потом все-таки назвал. Поэтому я тоже пришел в комитет, хотя меня никто не вызывал.
Дранова исключили из комсомола, несмотря на его отчаянное сопротивление. Потом его отчислили и из аспирантуры. С формулировкой очень гадали, за что его отчислять, решили — за недостойное поведение, хотя ничего недостойного в этом не было, кроме того, что он был на площади и пытался посмотреть, что делается. На его карьере это сказалось крайне скверно: его, правда, восстановили в аспирантуре, но лишь через десять лет, и диссертацию он защитил только где-то в начале 80-х, то есть совсем в другом историческом времени…
В тот день разбирали не одного Дранова, и я был свидетелем замечательной сцены, когда исключали какую-то девушку с другого факультета. Она, наверное, не ждала, что вынесут такое решение, и, когда ей сказали, что ее исключают из комсомола, закричала: «Вы здесь все фашисты!» — и выбежала, хлопнув дверью. Стеклянная дверь разбилась, и девушка поранила себе руку осколком. Из руки хлынула фонтаном кровь, все перепугались и закрыли заседание[119]. Обсуждение Дранова и Молчанова перенесли на следующую неделю.