Конечно, не об этом мечтала Мара, заканчивая 10-й класс. Какая девочка в восемнадцать лет может мечтать о профессии «инженера лесного хозяйства»? От одного слова «инженер» уже хочется зевать, а Маре с её музыкальностью, яркостью и любовью к театру хотелось, естественно, в актрисы. Зря что ли они с Лидкой ходили аж в два драмкружка: в своей, 221-й9 школе и в соседней, 232-й. Правда, в 232-й им ролей не давали совсем. Завидовали, понятно дело. Им с Лидой всегда завидовали, они яркие, интересные, весёлые. Куда ни придут – мальчишки вокруг них так и вьются. Вот и невзлюбили их другие девчонки. Что с них взять. Но Мара на сцене была хороша! Эсфирь Григорьевна это тоже отмечала и ролями её не обделяла. А сколько раз в мечтах Мара выходила на сцену Музкомедии в партии Розалинды и, обмахиваясь веером и пританцовывая, пела:
Мойженатый друг,
Что ж ты смутился вдруг!
Эй, забудь жену,
Ну-ка спляшем, ну!
А окружающие актёры восхищенно смотрят на неё, и зал рукоплещет… И сам Михайлов не может оторвать от неё глаз! Немеет, забывает слова, а она шёпотом подсказывает ему реплику… Она же знает все партии наизусть! От Розалинды до Франка. И станцевать за всех может, и спеть, если потребуется! Да, она рождена быть актрисой!..
Так думала она и все её подруги и друзья. А вот мама совсем так не думала. Мама считала, что актриса – это не профессия, а так, баловство сплошное. Более того: опасное баловство! В конце 10-го класса Кира Евгеньевна усадила Мару на кухне, поставила перед ней кружку крепкого чая, привычным жестом шлепнула по подпирающей подбородок Маркиной коленке, и, дождавшись, когда нога сползет вниз, вздохнула и всё объяснила. Что надо перестать витать в облаках, а получить образование, которое всегда даст кусок хлеба. Что надо выбрать что-то надёжное, основательное, серьёзное. Что актёры – несчастные люди, которые полностью зависят от близорукой фортуны и взбалмошного режиссера. Что в «тех кругах» кошмарные нравы и что она никогда не позволит своей дочери пойти по этой скользкой дорожке. Слова, слёзы, стенания, ссоры маму убедить не смогли. Маму переубедить в принципе было невозможно. А уж в делах, касающихся образования, тем более. Своей твёрдой, авторитетной рукой она всех подчиняла своим правилам, куда уж восемнадцатилетней Маре было сопротивляться. Требовательная к другим, но ещё более требовательная к себе Кира Евгеньевна уверенно поднималась по карьерной лестнице: учитель, завуч, директор. Чем выше, тем сложнее становилось ей перечить. Наверное, поэтому они с папой и расстались после окончания войны. Хотя что уж там… Папа тоже был хорош. Они с мамой и так всегда были разные, а его пристрастие к водке воздвигло между ними непробиваемую стену. Кира Евгеньевна вычеркнула его из своей жизни. И жизнь дочери тоже пускать на самотёк не планировала.
Несколько дней Мара рыдала в подушку, стараясь делать это как можно громче и исключительно по вечерам. Но Кира Евгеньевна не обращала на девичьи капризы никакого внимания.
Когда пришло время подавать документы, Маре было уже всё равно, куда поступать. Будь что будет. Одноклассница предложила пойти за компанию с ней сдавать экзамены в Лесотехническую академию, и Мара согласилась. Какая разница, в самом деле? Профессия архитектора-озеленителя звучала не так уж и страшно, можно сказать, даже романтично. Мара написала сочинение на тему «Люди подвига в романе А. М. Горького Мать» (подумаешь, легкотня, дочери учительницы литературы это было раз плюнуть, а у Мары к тому же была врожденная грамотность: никогда никаких правил по русскому не учила и писала без ошибок!), уверенно решила математические задачки, нарисовала композицию из геометрических тел (ну, рисовала-то она всегда прилично!) и поступила. Так Мара оказалась в этих стенах. Она представляла, как будет изучать растения и цветовые композиции, рисовать клумбы и кашпо. Кто ж знал, что в комплекте к этим дисциплинам идут высшая математика, физика, химия, геодезия и даже техническая механика. Вот тут-то она и выяснила, что такое «инженер».