Конец августа, как вечер воскресенья, всегда немного грустный. И несмотря на то, что до сентября ещё целая неделя, на то, что вечера всё ещё достаточно светлые, а воздух пока что не такой уж и прохладный, на то, что зелень ещё не подернулась желтизной, а лужи высыхают достаточно быстро, атмосфера в городе предательски отдает осенним унынием. Притихшие ленинградские улицы покорно ждут приезда осени.
Но Кира шла домой, хоть и немного позже обычного, но определённо в приподнятом настроении. Стройная, в летнем платье и кофточке она шагала той лёгкой походкой, которая того и гляди перейдет в вальс: раз-два-три, раз-два-три… Головка в обрамлении уложенных волнами коротко стриженных волос чуть заметно покачивалась в такт неслышимой музыке. Одну руку оттягивала авоська с добытыми сокровищами: палкой колбасы, апельсинами и дыней, в другой она аккуратно несла перевязанную веревкой коробочку, в которой лежало пять пирожных: Марочке, ей, Феде, Соне и Ларисе Львовне. Сегодня будет самый настоящий праздник!
Поднявшись на пятый этаж и немного запыхавшись, Кира зажала в зубах веревку от коробки с пирожными, стараясь сохранить их равновесие, залезла рукой в сумку, вытащила ключ и открыла дверь. Прихожая оказалась подозрительно пустой: Марочка не встретила её на пороге.
«Уж не заболела ли?» – мелькнуло в голове у Киры. Она скинула туфли и забежала на кухню, чтобы оставить там с трудом добытые трофеи. Потная Соня, похожая на прекрасную ведьму, колдующую над дымящимся старым очагом, уставленным кастрюлями и сковородками, весело оглянулась.
– Батюшки, Кира Евгеньевна, где ж Вы всё это достали-то, а? – глаза её загорелись как у энтомолога, увидевшего прямо перед собой редкий экземпляр бабочки.
– А?.. В Гостином дворе… А где Марочка?
– Да в комнате заигралася, наверное. С красавицей-то той, что вы подарили с утреча.
Кира повернулась и вышла из кухни, преодолела длинный коридор и подошла к своей комнате. Дверь была приоткрыта, и на мгновение Кира прислушалась: в комнате не было слышно ни единого звука. Сердце её замерло. Она толкнула дверь, не в силах двинуться дальше.
На полу сидела Марочка. Из красных, опухших глаз беззвучно текли слёзы. Перед ней в фарфоровых осколках лежал безжизненный трупик куклы без головы. В маленькой ручке, измазанной засохшими соплями, была зажата странная конструкция с двумя маленькими белыми шариками.
Театр
Ленинград, 1941 год
Декабрь
Марочка открыла глаза, но не увидела ничего, совсем ничего. Вокруг была лишь тьма. Впрочем, Марочка ничуть не испугалась. Она привыкла. На дворе стоял декабрь, а значит светлеть должно было начать ещё часа через три, а то и через четыре. Определить, который час, прямо сейчас она не могла, но обычно Марочка просыпалась около 6 утра, так что, скорее всего, так оно было и теперь. Необычным было разве то, что рядом не оказалось мамы. Они спали на одной раскладушке, и девочка совершенно точно помнила, что засыпали они вместе, но как и когда мама ушла, Марочка никак не могла сообразить. Куда же она подевалась?