Ведь что такое эта психологическая (или социальная) среда обитания?
Во-первых, информационная составляющая. Она изменилась кардинально! И дело не только в том, что информации стало больше, намного больше, а в том, что она стала теперь принципиально другой. И другой не только в смысле ее содержания, но и в том, как она структурируется, подается, анонсируется, кем и как транслируется, какие значения и коннотации приобретает, как осмысляется и интерпретируется.
Тут же черт знает что такое! То, что мы всех слушаем и никому не верим, то, что мы все понимаем, но ничему не удивляемся, – это не случайность, это наш нынешний формат отношений с информацией. Она девальвировалась, лишилась внутренней структуры, единой, интегрирующей ее логики. Мы живем в информационном хаосе – не прислушиваясь, не вникая, не интересуясь по-настоящему, не озадачиваясь, не вопрошая, не анализируя. Мы жуем информацию, совершенно не ощущая ее вкуса, то есть – смысла.
Не удержусь от того, чтобы бросить камень в огород журналистской братии: их перья к этому явлению приложились основательно. За редким и счастливым исключением нынешние журналисты-ремесленники складывают слова в статьи исходя из особенностей «производственного процесса», опираясь при этом на самые примитивные потребности будущего читателя и слушателя. Без ответственного подхода к тому, чем отзовутся эти слова, без неотступных дум о цели и смысле того, что пишут. Их, конечно, можно понять: журналистика – это тоже производство, это поток, это конвейер. Но в результате… мы, читатели, постепенно устаем воспринимать этот белый, а чаще, черный шум и «отключаемся». Кстати, об этих издержках ремесла с горечью упоминает Шекия Абдуллаева – другой соавтор Андрея в этой книжной серии.
И к первому тут же примыкает второе…
Во-вторых, психологическая (социальная) среда обитания – это жизненные ценности человека и культуры в целом, приоритеты, смыслы – пресловутая «дихотомия добра и зла». И тут все у нас встало с ног на голову. Что «хорошо», а что «плохо» – богатство или бедность, равенство или успешность, любовь или здравый расчет, предприимчивость или восторженный романтизм, дружба или партнерство, развитие или приспособление, жизнь человека или цели общества? И вообще, в чем смысл жизни? Зачем? Откуда? Куда? С кем? Как? А верить во что?
Мы с колес меняем ценности и жизненные приоритеты, приспосабливаемся к новым смыслам и ностальгируем по старым. Одно порушено, другое – времянка с новорусским размахом. В общем, это сумасшедший дом какой-то! Но мы это даже не фиксируем, не отдаем себе в этом отчета.
И в-третьих, психологическая (социальная) среда нашего обитания – это еще в каком-то смысле и внутренняя структура общества. Во всяком обществе есть определенные касты, сословия, кланы, слои и прослойки. Есть система отношений между ними и способы взаимодействия представителей разных групп. Есть и четко структурированное, внятное отношение между поколениями – кого за что уважаем, что от кого и почему ждем и как проявляем эти чувства. Есть во многих обществах и то, что называется «общественным договором» между поколениями. Все это есть, но не у нас. У нас – было.
А еще в большинстве обществ, не переживающих, как мы, эпоху глобальных перемен, есть авторитеты (в хорошем смысле этого слова). Это некие люди тире «культурные ориентиры» (где-то это политические лидеры, например в Китае, где-то представители собственно культуры, как в Западной Европе, где-то религиозные деятели, например в Иране. У нас все это тоже было. Причем ух как было! Кто начальник, кто дурак – было известно всем и каждому. Даже сомнений не возникало. «Вы не согласны с центральной линией партии?!» А сейчас?..
И вот мы как те рыбы, выброшенные на берег: психологически сформировались в одной культуре, в одном обществе, в одной социальной среде, а жить приходится в другой – чужеродной. Нам кажется, что мы хорошо умеем приспосабливаться, но кто такие – «мы»? Формирование личности человека завершается к 16–18 годам. Дальше никаких принципиальных изменений в структуре нашего внутреннего устройства уже не происходит, сама эта структура приспосабливается. И если изменения среды серьезные, кардинальные, то и приспособление имеет лишь внешний характер. А вот внутренние противоречия остаются, внутреннее несоответствие этой внешней – социальной (психологической) – среде сохраняется в полной мере. К возрасту ранней взрослости рельсы в нас уже проложены, осталось только ездить. Никаких капитальных перестроек в нас уже не будет, только развитие, умеренная реконструкция и реставрация того, что есть в наличии.