Следующее, что делает человек, когда вырубается электричество, — он подбегает к окну. Я не знаю точно почему. Наверное, это такой эмоциональный толчок под названием «надо посмотреть, что происходит». Мир проникает внутрь снаружи. Поэтому, когда отключается свет, мы смотрим наружу.
Миссис Полсон бродила за спинами столпившихся возле окон учеников и взывала:
— Успокойтесь! Вернитесь на свои места. Я уверена, сейчас будет сделано объявление…
И спустя минуту оно было сделано. Только не по системе голосового оповещения и не в исполнении заместителя директора мистера Фолкса. Оно пришло с неба, от иных, и имело форму «Боинга-727». Самолет кувырком полетел к земле с высоты десять тысяч футов, потом исчез за лесом и взорвался. С места падения взмыл похожий на атомный гриб огненный шар.
«Привет, земляне! Вечеринка начинается!»
Вы можете подумать, что после этого «объявления» мы все попрятались под парты, но этого не произошло. Мы сгрудились возле окон, высматривая в небе летающую тарелку, которая сбила самолет. Это ведь должна была сделать летающая тарелка, как же иначе? Мы знали, как проходит вторжение высшего уровня. Летающие тарелки стремительно врываются в атмосферу Земли, эскадрильи F-16 устремляются в небо, локаторы и ракеты «земля — воздух» выползают из своих бункеров. Признаю наш интерес противоестественным и нездоровым, но мы хотели увидеть что-то вроде этого. Тогда все происходящее было бы совершенно нормальным вторжением инопланетян.
Около получаса мы стояли у окон и ждали. Почти никто не разговаривал. Миссис Полсон просила нас рассесться по местам, но мы не обращали на нее внимания. Всего тридцать минут Первой волны, а общественный порядок уже нарушен. Ученики продолжали проверять свои телефоны. Крушение самолета, отключение света, неработающие мобильники, часы на стене с замершими на одиннадцати стрелками — мы не были способны сложить все эти детали в одну картинку.
Потом дверь распахнулась, и мистер Фолкс приказал нам идти в спортзал. Я подумала, что это просто гениальное решение. Собрать всю школу в одном месте, чтобы пришельцы не тратили зря боеприпасы.
Итак, мы все передислоцировались в спортзал и расселись там, почти в полной темноте, на трибунах. Директор ходил туда-сюда с мегафоном в руке, то и дело останавливался и громко призывал подопечных вести себя тихо и ждать, когда нас заберут родители.
А как же старшеклассники, чьи машины припаркованы возле школы? Им можно уйти?
— Ваши машины не заведутся.
Что за черт? Как это понимать — наши машины не заведутся?
Прошел час, второй. Я сидела рядом с Лизбет. Мы почти не разговаривали, а если и говорили, то шепотом. Мы не боялись мегафона, мы прислушивались. Не могу сказать, что именно ожидали услышать. Это было похоже на тишину, которая наступает перед тем, как тучи разойдутся и грянет гром.
— Похоже, дождались, — шепотом сказала Лизбет.
Она нервно терла нос, запускала пальцы с ярким маникюром в крашеные светлые волосы и притоптывала ногой. — Еще Лизбет закрывала глаза и трогала веки — не успела привыкнуть к контактным линзам.
— Что-то случилось, точно, — шепотом согласилась я.
— Не что-то, а самые настоящие кранты.
Лизбет снова и снова вынимала батарейку из своего телефона и вставляла обратно. Думаю, ей надо было чем-то себя занять.
Потом она заплакала. Я отобрала телефон и взяла ее за руку. Огляделась. Плакала не только Лизбет. Некоторые дети молились. Кто-то молился и плакал одновременно. Учителя сгруппировались возле дверей, образовав живой щит на случай, если инопланетяне решат атаковать спортзал.
— Я так много хотела сделать, — лепетала Лизбет. — Я даже никогда… — Тут она снова разревелась. — Ну, ты понимаешь, о чем я.
— У меня такое чувство, что прямо сейчас происходит «ты понимаешь, о чем я», причем массово, — сказала я. — Возможно, даже под этой трибуной.
— Думаешь? — Лизбет вытерла ладонью щеки. — А ты?
— Ты про «ты понимаешь, о чем я»?
Я без проблем говорила о сексе. Проблемы возникали, когда разговор заходил о сексе в моей жизни.
— О, я же знаю, что у тебя не было «ты понимаешь». Господи! Я говорила не об этом.
— А я думала об этом.
— Я говорила о нашей жизни, Кэсси! Приходит конец долбаному миру, и все, о чем ты хочешь говорить, — это секс!