И вот я смотрю на папу в окно кухни. Он стоит на коленях рядом с клумбой-могилой и думает, что его никто не видит. Мой папа отпускает маму, обрывает нить, которая давала ему устойчивость, в то время как все остальные теряли опору и падали в бездну.
Я убедилась, что Сэмми в порядке, и вышла из дома. Присела рядом с папой и положила руку ему на плечо. В последний раз мое прикосновение к нему было жестче — я ударила кулаком. Я ничего ему не сказала, он тоже молчал, долго молчал.
А потом вложил что-то мне в руку. Обручальное кольцо мамы. Мол, мама хотела, чтобы кольцо было у меня.
— Мы уходим, Кэсси. Завтра утром.
Я кивнула. Понимала, что больше нет причин оставаться. Тонкие стебли роз раскачивались, словно кивали вместе со мной.
— Куда мы пойдем?
— Куда-нибудь. — Папа огляделся, и я увидела в его глазах страх. — Здесь больше не безопасно.
«Ну да, ну да, — подумала я. — А когда было безопасно?»-
— База ВВС Райт-Паттерсон всего в ста милях отсюда. Если поторопимся и погода не подведет, доберемся за пять-шесть дней.
— А потом что?
Вот такой способ мышления навязали нам иные. «Ладно, сейчас это, а потом что?»
Я смотрела на папу и ждала. Он был самым умным из всех, кого я знала. Если у него нет ответа, значит, нет ни у кого. Я была в этом уверена. И конечно, хотела, чтобы он знал ответ. Мне это было необходимо.
Папа покачал головой, как будто не понял вопроса.
— Что там, на этой базе? — спросила я.
— Понятия не имею.
Папа попытался улыбнуться, но в результате скривился, как будто улыбка причиняла ему боль.
— Тогда зачем туда идти?
— Мы не можем здесь оставаться, — ответил папа сквозь зубы. — А если нельзя оставаться, значит, надо уходить. Надеюсь, еще существует какое-никакое правительство…
Папа тряхнул головой. Он не для этого вышел из дома, чтобы со мной спорить. Он вышел, чтобы похоронить жену.
— Иди в дом, Кэсси.
— Я тебе помогу.
— Мне не нужна твоя помощь.
— Она моя мама, я тоже ее любила. Пожалуйста, позволь мне помочь.
Я снова заплакала, но папа этого не видел. Он не смотрел на меня и не смотрел на маму. Он вообще ни на что не смотрел. Было такое ощущение, что наш мир превратился в черную дыру, и она засасывала нас обоих. За что нам ухватиться? Я убрала руку отца с маминого тела и прижала к своей щеке. Сказала, что люблю его, и мама его любила; сказала, что все будет хорошо. И черная дыра утратила чуток своей силы.
— Иди в дом, Кэсси, — мягко повторил папа. — Ты сейчас нужна не ей, а Сэмми.
Я пошла в дом. Сэмми сидел на полу в своей комнате и играл; его X-крылый истребитель уничтожал «Звезду смерти».
— Ба-бах. Красный, я захожу!
А снаружи папа стоял на коленях возле свежевырытой могилы. Коричневая земля, красная роза, серое небо, белая простыня.
12
Я понимаю, что должна поговорить с Сэмми.
Я не знаю, как иначе туда добраться.
Туда — это первый дюйм на открытом пространстве, где солнечный луч поцеловал мою поцарапанную щеку, после того как я решила выбраться из-под «бьюика». Тот первый дюйм был самым трудным и самым длинным дюймом во Вселенной. Он растянулся на тысячи миль.
Туда — это место на шоссе, где я повернулась лицом к врагу, которого не видела.
Туда — это единственное, что не дает мне сойти с ума. Иные лишили меня всего, но это отнять не смогли.
Сэмми — причина того, что я не сдалась. Это из-за него я не осталась умирать под той машиной.
В последний раз я видела Сэмми через заднее окно школьного автобуса. Он прижимался лбом к стеклу и махал мне рукой. И улыбался, как будто ехал на экскурсию — возбужденный, нервный, но совсем не испуганный. В автобусе были другие дети, и это помогало ему не бояться. Что может быть будничнее, чем большой желтый школьный автобус? Школьный автобус — это настолько нормально, что, когда они после четырех месяцев кошмара въехали в лагерь беженцев, их появление вызвало шок. Все равно что увидеть «Макдоналдс» на Луне. Это жутко, это аномально, этого просто не может быть.
Мы пробыли в лагере всего пару недель. Из пятидесяти человек, собравшихся там, мы единственные были семьей, все остальные — вдовы, вдовцы и сироты. Самый старший в лагере выглядел на пятьдесят с лишком. Сэмми оказался самым маленьким, но были еще дети, все, если не считать меня, младше четырнадцати.
Лагерь располагался в двадцати милях к востоку от нашего дома. Во время Третьей волны, когда больницы в городе оказались переполнены, люди вырубили там участок леса и построили полевой госпиталь. Дома быстро собирались из спиленных вручную деревьев, из жести и листового железа, которое перетаскивали из вымирающего города. — Главным зданием был барак для инфицированных. Рядом поставили домик для двух врачей, которые ухаживали за умирающими, пока их самих не уничтожило «багряное цунами». Были еще огород и резервуары для дождевой воды, которой мы мылись-стирались и которую пили.