– Хочу колатков много («колатки» – «шоколадки»).
Подавляю первое желание сказать, что за разгром колатки не дают даже в количестве одной штучки и получают разве что только по голове.
Отвечаю прямо-таки по Споку:
– Ты вел себя не очень хорошо, и поэтому никаких колатков… По крайней мере до завтрака.
Дитя огорчается, слезает со своего экстрим-байка, подходит к моей ноге и со всей дури кусает меня за лодыжку.
– Отшлепаю! – визжу я, хватаясь за ногу.
– Бить низя, – сообщает чадушко. – Дай колатку, я в угол пойду.
Вопрос из задачника: «Кого мы, Дима, с тобой вырастили?»
Еще раз забудешь закрыть дверь (кстати, и входную, между прочим) – колесую.
ПРО МОЛОДОСТЬ
Есть только одна вещь на свете, которой нельзя доверять.
Никогда не доверяй молодости. В тот день, когда тебя высадят за чертой города с пригоршней морщин в кармане, тебе будет больно точно так же, как и ста километрами ранее, и, наверное, еще больнее, потому что придется смотреть вослед.
Можно попробовать самообман: всего одна пилюля – и ты уже молод в душе. Иллюзия. Увы, – иллюзия. Душа не наденет балетки с дыркой на большом пальце, и не пойдет шляться черт знает куда, и не купит бус бисерных в три ряда, а если и купит – то это не весна на улице, а просто кто-то сошел с ума и ставит памятник нелепости.
Я очень хорошо помню момент потери, так хорошо, что иногда мне кажется, будто кара моя – терять всю жизнь.
Мы едем на машине, поток движется медленно, и почему-то у всех вокруг поют клаксоны, десятки клаксонов, а может быть, и сотни, и безумно душно: «Что они там, рехнулись? Выверни кондиционер и дай зажигалку! Хоть бы пошел дождь!»
Звук, противный звук отовсюду, громче и громче, и наконец я понимаю, что мы поем вместе со всеми, и наконец я вижу, почему мы поем вместе со всеми, и наконец… Но уже поздно. Выдрано. Только миг, а успели. И рана не болит, просто пусто вдруг стало.
Там, с другой стороны дороги, по обочине, где лес, она идет с подружкой и банкой сока, и поводком, и собакой. Я вижу ее всего три секунды – пару раз моргнуть глазами, и ее как будто нет. Но я вижу и начинаю думать.
«Какая некрасивая юбка», – думаю я.
«Какая дешевая обувь», – думаю я.
«Как это неприлично, когда тебе все сигналят», – думаю я.
«Какого рожна ты вообще вышла?» – думаю я.
«Кто тебе позволил драть наживо?» – думаю я.
Звук собственного сигнала режет мне уши: девочки расходятся.
Одна, в юбке, вперед: у тебя нет другого пути, когда весь мир влюблен в твои нелепые коленки.
Другая же медленно назад – мир не будет влюбляться дважды.
Одной – боль от предстоящих открытий, другой – боль от того, что нечего больше открывать.
Баланс сохранен.
Время пошло заново.
– Может, мне купить розовую юбку? – спрашиваю я и немедленно становлюсь себе противной, и больше никогда не спрашиваю, и, наверное, не спрошу.
Еще чуть-чуть – и потеря спрячется в оправдания из детей, обедов, ужинов, вечерних встреч, работы и лжеопыта. Лже, потому что все то же самое, только она имеет право на нелепость, а я нет.
Где-то там, на выселках, я присаживаюсь на чемодан и прикуриваю. Ее, конечно же, высадят следующей – всех высаживают, – но это все потом… А пока только сигаретный дым, и растерянность, и звук уезжающего авто…
Да, а еще скоро пойдет дождь.
ПРО СВАДЬБУ
Как и обещала, буду рассказывать про свадьбу. В конце концов, вам смешно, а мне душевное облегчение.
Вообще, честно скажу, более пошлое мероприятие, чем свадьба, сложно себе представить. Причем совершенно по барабану, каков размер бюджета, затраченного на сие событие. В конце все равно получится лубок (ну если, конечно, сразу не сваливаете в путешествие).
Итак, пять лет назад, как и всякая умная невеста, затащившая жениха в загс, я облегченно вздохнула и принялась рассуждать на тему «Как это будет?» Это виделось мне примерно так.
Во-первых, без пышного платья (потому вроде как на кой черт мне вперлась эта многотысячная хламида).
Во-вторых, без выкупа невесты (потому как что может быть пошлее съемок зассанного подъезда хрущевки).
В-третьих, тамада будет приличным (последнее означает без пожеланий «всегдашней радости в судьбе» в стихотворной форме).
Я буду трезвой (ага, блажен, блин, кто верует).
«Невеста в джинсах» пропала сразу же после того, как я просмотрела свадебный каталог.
– Мама, а ты знаешь, мне, наверное, пойдет белое.
Эта фраза послужила сигналом к открытию свадебного марафона. Поиски начались со скромного ателье «у дома» и закончились в крупном салоне на Ленинском. Слоновая кость, без рюшечек, огромная фата и двухметровый шлейф – тысяча доллеров плюс перчатки в подарок. Единственное, что я не прикупила, – это розовощеких младенцев к шлейфу, причем кровавая расплата не замедлила себя ждать. Может, у них там, в Англиях, невесты всю дорогу стоят на постаментах и пернуть боятся. Наши невесты как минимум скачут по Воробьевым, как максимум – отплясывают во дворе у дома. Вот особливо Воробьевы помню. Шлейф мой перли две к тому времени уже изрядно поддатые подружки, которые произносили только две фразы:
– Как же ты со своим платьем затрахала (фраза нумер один).
– Только не смей захотеть ссать (фраза нумер два).
Естественно, от такого неблагонравия мой мочевой пузырь переполнился, и я начала визжать, что, если меня не проводят до сортира, я написаю прямо под себя, да еще и наваляю от жалкости.
Бог мой, этот поход в сортир в шесть рук я буду помнить, наверное, до гробовой доски… Первая стояла спереди и держала подол над головой, вторая гарцевала у бачка, пытаясь спасти шлейф от некрасивой фекальной смерти, а третья командовала процессом, пытаясь состыковать мою жопу с унитазом.
Ну да это лирика.
Без выкупа тоже не обошлось. Пока я скакала по парикмахерским, народ пил горькую в ожидании молодой, и к моменту моего появления в их головах четко сформировалась мысль «за так отдать не по-людски». Довольно быстро меня запихнули в спальню, стащили туфлю и, приказав сидеть не отсвечивая, ломанулись в подъезд. Ничего сверхъестественного не произошло. Дементий мой – он и в Африке Дементием останется. Через час, когда весь имевшийся в доме шампунь был выжрат, толпа ломанулась ко мне обратно с воплями: «А где твой муж? Мы его уже ждать замучились!»
– В Караганде, – ответила им порядком разнервничавшаяся я. – Ничё, щас прискачет.
Как оказалось, я была недалека от истины. Бухавший всю ночь накануне молодожен благополучно забыл на кухне перед выездом букет невесты. Естественно, флористическая беготня заняла уйму времени, и к тому моменту, когда меня начали «выкупать», до загса оставалось минут двадцать. Все эти двадцать минут я поглядывала на часы и с ужасом думала, что будет, если мы опоздаем. До кучи в самый последний момент выяснилось, что тот, кто спрятал туфлю, давным-давно ушел в астрал и найти мою обувку нет никакой возможности.
– Су-у-у-ки! – взвыла я. – Вы же сейчас мне всю жизнь разрушите!
– Ну у тебя вот кроссовочки еще есть, – немедленно нашлась бабушка.
– А лапти у нас не завалялись? – грозно спросила у нее я.
Ответа не последовало, потому что в этот момент кто-то заорал:
– Невеста с бабушкой, головку и зубки, не вертеться, снимаю!
Позже, просматривая кассету со съемкой, я отдала должное этому «снимальщику». Съемка загса и всей этой торжественной церемонии заняла минут пять от силы. А вот вся беготня по хрущевским кущам и последующее нажиралово в ресторане запечатлены «от и до» – ни одна пьяная харя не скрылась от всевидящего ока Саурона.