Что я там говорила? Воспитывать любят все? Правильно я говорила.
– Ну и что же, что не слушается? Это не повод орать и бить. (Таня™)
– Надо объяснить, почему он не прав. (Маня™)
– Запугивать милиционерами нельзя, вырастет с комплексами. (Лиза™)
– С ними надо действовать наоборот. Не хочет надевать майку, ну ты и говори: «Не надевай, сынка, майку». Из духа противоречия выполнит. (Света™)
– Когда дети катаются по полу, нужно не обращать внимания и уходить в сторону, ожидая, пока они сами встанут. (Люда™)
– Сама сволочь и дитя такое же, его пожалеть надо – это ж какая судьбина выпала. (Бабушка™)
Бабушка, кстати, первой поимела. После того как Ф. ткнул в нее отломанной от ее же радио антенной, «пожалеть унучка» не получилось. Впрочем, наказания не было. «Он маленький неслушник, нечего его валтузить, ты лучше на словах объясни».
Неотвалтузенный внучок тут же просек фишку и на следующий день вмазал бабусе по кумполу автомобилем «фольксваген-пассат», модель 1:24. Нет, то, как бабушке голову йодом заливали, было ни фига не смешно.
А вот «процесс воспитания» выглядел презабавно.
Моя маман сидела перед Ф. на корточках и, делая скорбную рожу, приговаривала: «Тимочка, бабушке голову пробивать нельзя, ей, кажется, больно».
Ф. стоял напротив, изредка вздыхал и периодически интересовался, а дадут ли много конфет. Наконец, когда конфетный вопрос окончательно измучил родительницу, она изрекла сакраментальное:
– Дорогой, тому, кто пробивает бабушкам головы, много конфет не дают.
Занавес.
Но это все так… Затянувшееся вступление. То, что мои мамуля и бабуля просто лохушки от воспитания, – это и ежу понятно (посмотрите на меня, и вы поймете, об чем речь).
Я-то, Катечкина, – дело другое. У меня все ходят строем – коты по центру, мужья по стенке, а тараканы по плинтусам. Правда, все отчего-то ходят куда хотят, не совсем обращая на меня внимание, но это уже второй вопрос, и я над ним работаю.
Соответственно, когда число жалоб на Ф. перевалило критическую отметку, я решила взять бразды правления в свои руки. Книжечек почитала, подружек опять же обзвонила, валокординчику хлобыстнула для бодрости и стала начинать Новую Жизнь.
«Я умная, я добрая, я терпимая, я понимающая, я головка от х…» – как бы сказал мой дедушка, царствие ему небесное.
Доброта закончилась еще перед выходом на прогулку, как раз когда ребенок начал валяться по полу и визжать, что он не хочет одеваться. Нет, я старалась. Раза четыре поднесла его к окну и сказала, что на улице хорошо. Пару раз продемонстрировала новехонький снегокат на балконе (подарок свекра). Намекнула, что все детишки давно уже хавают сосульки и бесчинствуют в снегу. Кстати, под детишек мне даже удалось нацепить на Ф. колготки и один носок. Фортуна отвернулась от нас в тот момент, когда я наклонилась за рейтузами. Проявив недюжинную сноровку, младенец вывернулся и стал кататься по полу.
– Вот ведь су-у… существо, – сказала я куда-то в потолок и, недобро вздохнув, включила ускорение.
Через пятнадцать минут мы были на улице. Один из нас был зареван, но бодр, от другого несло смесью корвалола и суицида, а третий был железный, и ему было по фигу (к сожалению, я о снегокате).
Как вы понимаете, все бодрое и все железное легко находят общий язык, поэтому, когда дитя плюхнулось на снегокат на асфальте (у нас двор отлично чистят) и приказало мне: «Вези биста!» – я не особенно и удивилась.
Опять же, заметьте, поначалу я была правильная и терпящая. И о том, что мама не лошадь и по целине не пропрет, я сказала только после того, как было озвучено следующее:
а) по асфальту снегокаты не катаются;
б) до горки совсем недалеко и можно ножками;
в) предложила Ф. самому попробовать провезти агрегат.
Нуда… дальше взвизгнула про мама не лошадь. Тоненько и с каким-то подвывом в концовке. На что оно мне сказало:
– Мама каова. Я ему ответила:
– Каовий сын.
После чего он мне велел:
– Вези биста!
Я ему объяснила, что биста только пендаля.
Он мне заявил, что «бить низя».
Я была вынуждена включить ускорение и проперла его по асфальту не хуже трех десятков передовых колхозных кобыл.
Единственное место, где удалось немного отдохнуть, – это сама горка (да и то если считать отдыхом подъем пятнадцати кил дитятины и семи кил железа)…
«Зато на воздухе, – успокаивала себя я. – Ничего. Теперь мы ученые. Теперь я вынесу что угодно, пусть хоть землю ест».
За этими бесхитростными рассуждениями два с половиной часа пролетели как-то совершенно незаметно и настала пора собираться домой.
– Никачу! – взвизгнул Ф. – Никачу никак!
– Обалдеть, как удивил, – кисло отозвалась я. – А дома-то обед.
– Никачу-у-у обед! – еще громче взвыл Ф. – Гуять хочу-у-у!
– Но у тебя задница мокрая, – как-то уж совсем некстати вякнула я. – И вообще…
Перебирая в голове все возможные варианты, я остановилась на «духе противоречия». (Люда™)
– Знаешь, а пожалуй, домой идти не надо, – заявила я с каменной рожей. – Нет, не то чтобы не надо, а вовсе даже нельзя. И обедать тоже нельзя.
Может, это у Люды такие «противоречивые дети»… Вверенный мне младенец страшно обрадовался и побежал к горке. Ну да, другого и не ждали…
Съехав еще пару раз и мысленно пожелав Люде запора средней тяжести, я решила изменить тактику:
– Знаешь что, Тима, я иду домой. Ты как хочешь. Хочешь – со мной. Хочешь – тут сиди. Я в любом случае уйду.
– Никачу! – зарыдал Ф. и упал на землю. – Никачу, никачу, никачу!
Через тридцать метров стало очевидно, что никто за мной не собирается.
« Ни фига себе выдержка», – подумала я, а вслух крикнула:
– Я не сойду со своего места! Честное слово, не сойду!
Должно быть, Ф. этого не слышал (или не желал слышать), потому что не сделал даже попытки подняться.
Вздохнув, я присела на снегокат и закурила. Когда четвертая сигарета подошла к концу, стало холодно и голодно. Подлый Ф. стоял на горке и взирал на меня с видом победителя.
«А вот фиг тебе», – подумала я и перешла на нечестные методы.
– Слышишь, тебя дяденька заберет! – крикнула я неуверенно.
Ф. не двигался.
– Большой и страшный дяденька с палкой, – продолжила я.
Ф. не двигался.
– У него лопата и сачок. – Я перешла на визг. – И борода до самых… пяток. И еще он собак ест. И детей!
Должно быть, я здорово распалилась, потому что уже через пять минут мы обросли публикой. Общественность стояла неподалеку и, видимо, начинала делать ставки.
– Игрушки вышвырну. Машинку не куплю. Котов выгоню. К бабушке выселю. Конфет не дам. В гости не пойдем.
Ф. не двигался.
– Да бери ты его уже так, заболеет ведь, и сама синяя вся, – посоветовала мне какая-то старушенция. – Он в кого у вас таким стервецом?
– Говнецом! – рявкнула я на бабушку и пошла забирать свое добро.
Ф. ехал у меня на загривке, за спиной катился снегокат, сзади ржали общественники, и отчего-то хотелось кофе и повеситься.
Нет, даже не уделал.
Уел.
Увы, как всегда, уел…
ПАРШИВОЕ НАСТРОЕНИЕ
В преддверии потепления френдлента истекает насморками, пьет негрустин и жалится на тяжелую долю офисного работника. Не желая выпадать из коллектива, делаю официальное заявление: мы тоже не готовы к весне и у нас хандра почище вашей, офисной.