Как он… он же…
— Ева, Ева. Иди ко мне. — Арт садится на колени и тянет меня к себе. Утыкаюсь в мощную грудь и тяжело дышу. — Совсем ещё малышка. Не надо стесняться своего мужчину. Посмотри на меня?
Пока я собираюсь с мыслями, он цепляет за подбородок и поднимает лицо. Убирает рукой непослушные прядки, заправляя их за уши. Задерживается на мочке и легонько зажимает между пальцами.
— Вчера, когда я целовал тебя, тебе было приятно? — Отвожу взгляд, потому что это… это неправильно, блин, о таком спрашивать! Он сам знает, что да. Но обсуждать это!? — Дееевочка, какая же ты у меня…
Невесомо целует и с улыбкой рассматривает моё лицо.
— У нас всё будет. Ты перестанешь стесняться и начнёшь сама говорить, чего хочешь. Только не закрывайся от меня, хорошо?
Киваю и уже сама тянусь с объятиями. Мне нужно время уложить в голове происходящее. Жизнь так резко меняет ориентиры, что я не успеваю. Но в этой точке хочу зависнуть надолго. Навсегда. Я… я так его люблю, что в груди сердце распирает, как гелиевый шарик — такое же огромное становится и лёгкое. Как с ним хорошо и спокойно. Он понимает меня во всех мелочах, даже тех, которые произошли сейчас.
— Сейчас, — выставляет вперед палец, и тянется за вибрирующим телефоном. Вертикальная складка между бровей становится отчётливее, а лицо превращается в непроницаемую маску.
Глаза цвета расплавленного серебра замирают в одной точке, пока Артур молча выслушивает собеседника и также молча отбивает вызов.
— Артур, — зову, подбираясь от окатившего холодом предчувствия. — Что-то случилось?
49.
Тигран.
В доме Каминских тихо и воняет лекарствами. Где-то в углу кабинете воет жена этого слизняка. Сука отдал богу душу прежде, чем успел сказать главное. Где его племянница — х@й знает.
Из-за возникших после скоропостижной кончины «друга» проблем приходится нацепить маску скорби и нанести визит вежливости в день похорон. С радостью закатал бы его в асфальт, но всё должно выглядеть цивилизовано. Адвокат семьи уже здесь и шелестит своими бумажонками. Тоже делает вид, что скорбит. Хотя… может, и переживает, чёрт его знает. Евгений умел окружать себя преданными людьми, да вот с братцем просчитался.
Оставляю охрану внизу присматривать за представителем закона, сам же поднимаюсь на второй этаж. Прохожу в знакомую комнату, где жила Ева. Здесь всё так же, как было при ней. Испытываю даже неведомое ранее чувство грусти от того, что она сейчас не здесь. Всё ещё прячется. Мои копают в городе, но тварь из клиники резво почистила все концы. Правильно, никто не хочет огласки, что у него пациенты пропадают. По докам всё чисто: совершеннолетняя девушка покинула больницу по собственной воле, расписка имеется. Куда направилась — не интересовались. Мои даже бумажонку изъяли, чтобы сравнить подпись. Сама нацарапала. Но кто, бл@дь, кто помог уйти?
— Что здесь делаешь? — Не сразу замечаю детскую макушку между окном и шкафом. — От кого прячешься?
Мелкая дочь Николая смотрит исподлобья, до боли напоминая сейчас своего папашу. Избалованная мелкая девка, которая никогда не знала слова «нет». Иногда жалею, что в моём мире существуют границы, перейдя которые тебе уже никто не подаст руки. Трогать детей — табу. Кто нарушает, долго не живут. Правящие этим миром умеют защищать своё. Да только мало кто задумывается, что вырастит из такого ребенка, пользующегося своей безнаказанностью. Юлька столько раз плевалась от жестокости Николашиной дочуры.
Ладно, пусть сидит. Не моё дело, что она здесь забыла.
Отхожу к окну, когда взгляд цепляется на стопку альбомных листов на подоконнике.
— Это что, не знаешь?
— Евины рисунки. Она их раскидала, а я собрала. Она красиво рисует, но я тоже так умею. Хочешь покажу?
— Не хочу, — отмахиваюсь от Марины, подходя ближе. Перебираю бумаги.
— Здесь ровно пятьдесят заказов. Я посчитала.
Рассматриваю верхний лист. Красиво, но мрачно. Сама Ева слишком нежная девочка. Неужели я не ошибся и внутри у неё живет такая же чернота, как у меня? Эта мысль радует.
Начинаю откладывать просмотренные в сторону, и усмехаюсь: — Это рассветы, бестолочь. Знаешь, что такое рассвет?
— Папа мне говорил, что это начало нового дня.
— Правильно говорил.
— Как ты понял, что это не закаты? Они тёмные.
Не знаю, зачем отвечаю. Но начинаю с восхода солнца и показываю пальцем, где начинается его путь.
— Ева красиво рисует, да?
— Красиво.
— А ещё у неё красивый мальчик.