Я вышел из офиса — подальше от «Лексис-Нексиса» и бескрайнего «Гугла», — чтобы пообщаться с реальными человеческими существами. Надо сказать, для многих моих конкурентов это было столь же немыслимо и загадочно, как искусство левитации или заклинание змей. Для начала я допустил, что официальный Вашингтон во всем своем своеобразии в конечном счете, как ничто другое, является некой единой общностью.
Около шести различных правительственных ведомств, в принципе, имели право окончательного вердикта по вопросу, может ли Кайзер и дальше пользоваться своей лазейкой. Однако все застопорилось обычной вашингтонской бюрократией: решение было спущено в этакую «поддевку», именуемую Временной межведомственной рабочей группой Министерства торговли по производству.
Эту рабочую группу я окучивал битую неделю. Причем главное было не переборщить: Маркус объяснил — никто пока не должен засечь, что над этим делом работаем мы. Я переговорил с четырьмя-пятью штатными сотрудниками из тех, что помоложе, потом набрел на какого-то напыщенного пустомелю, который на самом деле не знал ровным счетом ничего для меня интересного. Он, впрочем, навел меня на помощника юриста — молодую особу, которая по ночам забавы ради прирабатывала барменшей в баре «Стетсонс» на Ю-стрит, в который частенько хаживали многие сотрудники Белого дома в пору Клинтона и который теперь пришел в запустение. Рыжая, с обаятельным задором девчонки-сорванца, она оказывала свое расположение настолько, насколько тебе того хотелось, хотя и храпела как бензопила и имела привычку вечно что-то «забывать» в моей квартире.
Эта девица мне все и объяснила. Там были два номинальных главы, которые лишь ставили, где надо, свои подписи. На деле же окончательное решение принимали трое из рабочей группы. Двое были типичные ведомственные мужи — этакие человеческие пресс-папье, которые ничего не значили. Третий — некий господин по имени Рэй Гулд — являлся действительно ЛПР,[12] и он-то как раз и держал лазейку для Кайзера открытой. Был он секретарем помощника заместителя министра (иначе говоря, сидел в подчинении у помощника секретаря, подчиненного помощнику министра, который в подчинении у заместителя министра, который подчинялся непосредственно министру торговли, — ну, просто обхохочешься!). Я поймал себя на том, что на полном серьезе произношу эту бюрократическую белиберду. Чтобы не воспринимать все это лишь как забавный казус из мира политики, я напомнил себе, что расковыривание этого нароста означало для моего босса как минимум пятнадцать миллионов долларов и — что куда более важно — могло избавить меня от того, чтобы всю оставшуюся жизнь прибираться в баре и бегать от Креншоу.
Кроме того, все это начало меня изрядно забавлять — и не столько действующие лица, сколько денежная сторона вопроса. Во всем остальном я ничем не выделялся из своих ловких коллег, которые, как я знал, быстро идут в рост. Это в равной степени и подогревало меня, и тревожило.
Итак, у меня имелась точка воздействия. Маркус ничуть не умилился, когда я принес ему в клювике имя Гулда, но, по крайней мере, казался уже не таким сердитым. Он велел мне начать подкапываться под этого субъекта, с тем чтобы закрыть для Кайзера налоговую лазейку. Мне следовало свести все свои старания к единственной цели: изменить решение Гулда.
Я ознакомился с выпускными работами Гулда в колледже и магистратуре. Я выяснил, какие газеты и журналы он выписывал, куда и сколько жертвовал, какие и когда принимал официальные решения. Вернувшись к нулевой отметке, я начал настраивать каждый аргумент против лазейки Кайзера так, чтобы он задел индивидуальные склонности и убеждения Гулда. Я сокращал и сжимал эти аргументы до тех пор, пока они не вписались в одну-единственную страницу. И если предыдущая докладная записка была чистым героином, то здесь был уже наркотик с измененной химической формулой.
С ним-то Гулд должен был выдать нам именно ту резолюцию, что нам требовалась.
— Что ж, это уже вселяет надежду, — сказал Маркус.
12