Он был «охотником» вроде меня, и он первый в нашей группе новичков получил задание. Его ЛПР не повелся — и это был приговор. Выходя из игры, родсовец сделал вид, будто хочет попытать счастья на иных просторах, но, когда он с нами прощался, в его голосе слышался надрыв, словно он готов был разреветься. Тяжкое было зрелище. Надо думать, мальчик прежде не знал неудач. Он сделал все, что было в его силах, но дело свое все же завалил.
Вообще, мне как-то не очень верилось, что эти многомиллионные контракты напрямую зависели от горстки бестолковых салаг, которые и представления не имели о том, чем занимаются. Но, судя по всему, действительно зависели. Скажете, несправедливо? Положим, тебе дают заведомо безвыигрышное дело. Ты ограничен в возможностях — и задание неминуемо выходит у тебя из-под контроля. Может, и так. Но мне, знаете ли, трудно делать выводы о какой-то несправедливости. Такова жизнь. Можно задрать лапки кверху и молить о снисхождении — однако мой путь был иным. Я должен был победить во что бы то ни стало. Я так долго принюхивался к ароматам хорошей жизни, так долго она была для меня лишь эфемерной мечтой. Теперь я подобрался к ней так близко, что мог обонять ее и пробовать на вкус. И чем реальнее становилась моя мечта, тем мучительнее было думать о том, что меня могут ее лишить.
Кстати, о мечте: на работе я познакомился с Энни Кларк, старшим сотрудником «Группы Дэвиса». Прежде я вообще без проблем заговаривал со слабым полом, я даже об этом как-то не задумывался. Но возле этой особенной девушки обычная непринужденность общения меня оставляла. С первого мгновения, как я увидел ее на втором этаже, голова у меня забилась сентиментальным вздором.
Всякий раз, как мы с ней разговаривали — а нам частенько доводилось работать вместе, — я ловил себя на мысли, что в этой девчонке есть все, что привлекает меня в женщинах: черные локоны, чистое лицо и озорные голубые глаза. Но, кроме того, было в ней что-то еще, о чем я прежде и не задумывался. Понаблюдав целый день за Энни — как она вертится на переговорах вокруг самодовольных типов и спонтанно на трех-четырех языках отвечает на телефонные звонки, — я готов был выскочить вслед за ней после работы и выпалить то, что вертелось на языке: что она именно та девушка, которую я всегда искал, что именно в ней воплощена та жизнь, о которой я столько грезил. Это было просто сумасшествие!
Я начал уже думать, что, может быть, Энни чересчур хороша для меня, что она избалованна и высокомерна и добиться ее невозможно. При первом нашем знакомстве мы остались на «ночные бдения»: Энни, я и еще несколько младших сотрудников — причем она как старшая нами верховодила. Мы все расселись за столом переговоров. О чем-то глубоко задумавшись, она толкнулась назад в катающемся кресле. И не успев прояснить нам очередной нюанс игры «в воздействие», Энни Кларк, опрокинувшись у нас на глазах — медленно и неотвратимо, — исчезла за краем стола и грянулась плашмя на ковер.
Я был готов к тому, что она завопит от боли или поднимется к столу в бешеной злости… Но вместо этого я впервые услышал, как она смеется. И этот ее хохот после падения — искренний, простодушный, беззастенчивый и абсолютно беспечный — вмиг отсек всю ту чушь, что я наплел себе про якобы зеленый виноград. Теперь всякий раз, слыша ее смех, я понимал, что эта женщина не распыляется на никому не нужное притворство, что она принимает жизнь такой, какова она есть, и наслаждается ею в полной мере.
Этот ее смех завел меня на опасную дорожку. Теперь всякий раз, заскакивая к Энни с отчетом, я едва удерживался, чтобы не вышвырнуть в окошко свой опус, над которым прокорпел битый месяц, и опуститься перед ней на колено, умоляя ее сбежать и провести со мной всю оставшуюся жизнь… Возможно, это был бы и лучший вариант, нежели то, что в дальнейшем случилось.
После какого-то очередного совещания я отправился в комнату для кофе-брейков и попытался обсудить с оставшимся в группе вторым родсовским стипендиатом стратегию своих взаимоотношений с Энни Кларк, тщетно стараясь не выглядеть совсем уж обезумевшим от страсти болваном. К несчастью, сама Энни оказалась за колонной в восьми футах от нас, когда родсовец по имени Так, с которым я успел сдружиться, дал мне совсем не глупый совет по поводу офисного романа:
— Мужик, не гадь, где кушаешь.