Я говорил как уличный пацан, а не подающий надежды кандидат в правительственные круги. И был готов, что Дэвис разорвет меня в клочки.
— Неплохо, — молвил он. Подумал мгновение, обвел глазами аудиторию. — Мировая война — это великая стратегия. Все вы так или иначе становитесь пленниками абстракций. Никогда не упускайте из виду, что в конечном счете все упирается в конкретных людей: кто-то ведь нажимает пальцем на курок. Желая вести за собой массы, вы должны начинать с каждого отдельного человека, с его страхов и желаний, с тех тайн, в которых он ни за что не признается, — и должны знать о нем едва ли не лучше его самого. Лишь пользуясь этими рычагами, можно управлять миром. Каждый человек имеет свою цену. И как только вы нащупаете ее — он ваш, душой и телом.
После семинара я собирался поскорее разделаться с делами и отправиться домой — разбираться со своим незадачливым тылом. Внезапно я почувствовал чью-то руку на плече. Я ожидал, что это Креншоу, готовый изничтожить меня при всем честном гарвардском народе…
Лучше бы это был Креншоу. За спиной у меня оказался Дэвис с его буравящим взглядом и тихим, шуршащим голосом.
— Я хотел бы с вами поговорить, — сказал он. — В десять сорок пять в моем кабинете. Сможете?
— Как штык, — кивнул я со всей невозмутимостью, на какую только был способен.
Может, этот монстр предпочел сожрать меня при частной беседе? Просто класс!
Организм требовал еды и сна, а кофе с успехом компенсировал бы и то и другое. Возвращаться домой времени не было, и я непроизвольно двинул к «Барлею» — бару, где я работал. В голове, вытеснив прочие мысли, засели долг в 83 359 баксов и безысходная уверенность, что я ни в жизнь не смогу его погасить.
Бар представлял собой претенциозного вида помещение с чрезмерным числом окон. Единственным человеком там на этот час оказался менеджер Оз, который по несколько смен в неделю прирабатывал тут барменом.
И лишь пригнувшись к дубовой стойке и сделав добрый глоток кофе, я поймал себя на мысли: явился я сюда вовсе не за порцией кофеина, в голове у меня крутились комбинации цифр — 46 79 35, 43 23 65 и так далее. Кодировка здешнего офисного сейфа.
Оз, пасынок хозяина бара, был сильно нечист на руку. Причем приворовывал он не от случая к случаю — усушка там, утруска, — а постоянно обносил заведение. Некоторое время я присматривался к его игре, к тому, как он «не продает» напитки, прикарманивая за них наличные: обслуживая своих клиентов, Оз по полсчета не проводил чеком через кассу. Ежевечернее выуживание такого количества бабок из ящика с выручкой неминуемо превращалось для него в некоторую проблему — ведь мы-то, официанты, в ожидании чаевых вечно топтались рядом. А потому я был чертовски уверен — зуб бы дал! — что этот кретин держит свои денежки в сейфе. Возможно, потому, что действия Оза были топорным вариантом того, что сам бы я делал на его месте, если б еще очень давно не дал зарок никогда не брать чужого. Говоря научным языком, во мне сидел некий «бдительный оппортунизм»: если глядеть на мир глазами преступника, то видится все совсем иначе — подумаешь, подтибрить оставленную без присмотра жестянку леденцов!
В последнее время я уже начал за себя опасаться, поскольку остро нуждался в деньгах. Хуже того — мне как назло постоянно бросались в глаза незакрытые машины, незапертые двери, забытые где-то сумочки, дешевенькие замки и темные лестничные площадки. Как ни старался, я не мог забыть годы ученичества, свой нечистый опыт и весьма сомнительное мастерство. Я не мог не замечать все эти назойливые приглашения свернуть на кривую дорожку.
Люди почему-то склонны думать, что воры-домушники вскрывают замки, карабкаются по водосточным трубам или морочат головы доверчивым вдовам. Обычно же им достаточно, что называется, разуть глаза. Денежку так или иначе оставляют в свободном доступе сами добропорядочные граждане, которым и в голову не приходит, что рядом могут случиться темные личности вроде меня. Спрятанный под коврик ключ, незапертый гараж или пин-код, знаменующий некую годовщину. Берите кто хочет! И вот ведь забавная штука: чем честнее я становился, тем проще мне было попасться: передо мной словно постоянно повышали уровень соблазна, все проверяя и проверяя меня после стольких лет безупречной жизни. Абсолютно безобидным с виду студентиком, застегнутым на все пуговицы, я мог бы, пожалуй, беспрепятственно выйти из Кембриджского банка сбережений и кредита с потасканной сумкой, набитой сотенными купюрами, и с револьвером на ремне — причем охранник услужливо придержал бы мне дверь и пожелал приятного уик-энда.