Немного назидательный, немного сентиментальный роман состоит из нескольких пластов: один из них – отношения взрослеющего ребёнка со взрослыми: встреченных в походе мальчик обвиняет в том, что они невольно учили лгать, лицемерить, враждовать. Мальчик, увидев взрослых с такой непривлекательной стороны, что ему расхотелось взрослеть, сделал любопытный вывод: «Взрослым надо подбросить липовые факты, и тогда они, ничего не подозревая, ввяжутся в мою игру. И я буду вести их до определённой цели».
Но всё-таки путешествие принесло герою много хорошего и, конечно, он понял, что и в самом деле смысл любого путешествия в возвращении: «Я бежал среди акаций, тополей и боярышника по тропинке, тонувшей в подорожнике и петушках, жадно вдыхал воздух моей маленькой родины и радовался, что я снова дома после самого первого в моей жизни путешествия».
Роман может понравиться искренностью, мудрой простотой и тем, что автор не претендует ни на что, кроме рассказа о любви. О любви к дому своего детства. К своим родным. К девочке. К тайне жизни.
Сейчас многие ностальгируют по СССР – и роман ещё и для них.
* * *
«Причал» № 4, 2017
Владимир Пшеничников
«Костя едет на попутных».
Повесть
И снова – о возвращении.
Повесть «Костя едет на попутных» легко прочитать как традиционную. Однако она, как «секретик» из романа Салавата Вахитова, обнаруживает двойной, даже тройной слой.
Первый слой – почвеннический: хороший деревенский парень Костя Косолапов, отслуживший в армии и гордящийся своим военным билетом, оставив в деревне мать, по которой скучает, едет на поиски работы. И текст на первый взгляд вполне соответствует почвенническому направлению: «Костя вышел поджидать дядьку во дворе. Повиснув на штакетинах внутреннего забора, смотрел на соседскую голубятню и мимо неё – в горячее белёсое небо. Слушал шум города, покамест не различая в нём ни направлений, ни расстояний, ни причин. Дома в назначенные дни он со своего двора узнавал звук свернувшего с трассы автофургона и почти вровень с ним поспевал на разгрузку, отличал соседский и чужой мотоциклы, мальчишкой каждую корову в материнской группе узнавал по голосу, и пастух Кириллов ставил его в пример нерадивым дояркам…».
Городской (и окологородской) фон для такой прозы тоже обычный, негативный, используется и сленг для отрицательной характеристики времени: «совхоз – разорили, разворовали», «десяток нынешних мажоров тусуется с дрочерами по кафешкам, и главная характеристика их люфтганзы – цена, оплаченная родаками-барыгами и городскими шишками». Но остальное не вписывается, так сказать, в привычную формулу. Например, диалоги. Их много: с водителем попутки, с рабочими, с официантками, с мужем тётки – все разговоры вроде бы очень достоверные, подробные, образуют отдельный слой повести, повисающий над сюжетом, точно сеть, в которую чужая жизнь должна затянуть Костю Косолапова. Здесь автор невольно скользит по той грани, за которой начинается... абсурдизм. И вообще оттенок какой-то случайной абсурдной повседневности в повести очень отчётлив.
Количество диалогов всё нарастает – именно они движут скрытую пружину действия, хотя внешне сюжет развивается по прямой: Костя едет на попутных и доезжает до весьма недальнего места, где решает начать искать работу, временно остановившись у своей тётки и её мужа. Тетушка больна, показывается пару раз и произносит пару слов (но видна зримо), её муж, вечером немного выпив с племянником супруги, утром рассказывает ему свой сон, перекликающийся со сном погибшего при аварии на производстве Костиного отца, – автор не акцентирует внимания на этой детали, не обращает никакого внимания на сон пожилого родственника и Костя. Затем тот ведёт его, устраивает к себе на работу, и фактически тут же сам гибнет из-за аварии крана. На следующее утро Костя получает расчёт – и вместе с девушкой Зоей (косвенно виновной в гибели родственника Кости) отправляется домой в свою родную деревню. Хронотоп повести, расширившись, мгновенно сужается и закольцовывается мистической деталью (сном.) Простой парень Костя Косолапов (такой вот «русский медведь») неожиданно оказывается фигурой рока – передатчиком гибельного импульса от своего отца к другому человеку. Возникает вопрос: почему? Это третий слой романа.