— Погубили нас немцы! — вопила одна в теплом платке.
— Да что ты брешешь, какие немцы? — говорил ей стоявший позади шахтер.
— А немцы-пленные и сделали выпал на руднике! — кричала женщина. — Загубили моего мужика!
— Вот, сука, брешет! Ну, кто бы стал в руднике поджоги делать? Себя же первого загубил бы в выпале. Ты еще, видно, и не нюхала шахты. Слазь да посмотри, а не зехай зря! — говорил шахтер.
— Где здесь доктор Пуйкевич? — вбежало в больницу несколько шахтеров.
— А вон, в перевязочную прошел.
Шахтеры хлынули в перевязочную.
— Доктор, мы тебе главного нашего штейгера Белого привезли. Без сознания, голова повреждена. Сделай поскорее операцию! — просили рабочие.
— Да мне сейчас старшего десятника Козлова дают в операционную, — сказал доктор.
— Козлов — тот все равно не жилец, а Белый, авось, выживет. Бери его в операционную! Хороший штейгер, да и рабочим всегда сочувствовал, — говорили шахтеры.
— Белого в операционную! — приказал фельдшерам Пуйкевич.
Пока Белому делали трепанацию черепа, умер, не дождавшись операции, старший десятник Козлов.
Двадцать седьмого февраля больница выбросила за день столько окровавленных бинтов, сколько не было истрачено за весь февраль.
У часовни, недалеко от больницы, до самой ночи толпился народ.
III
Горловка все еще толпилась у шахтного двора.
Прыгая на костылях, шагал по двору десятник Анисим Петрович Бисиркин. В начале войны он упал в ствол на Крындачевке, сломал себе левую ногу и, когда случился взрыв, он еще ходил на костылях. Бисиркина, отлично знавшего шахту номер первый, вызвали специально как проводника.
— Так я же хромой, на костылях, куда я гожусь в шахту? — говорил Бисиркин.
— Нам голова твоя нужна, а не ноги, — ответили ему.
Толстый, небольшого роста Бисиркин просунул в клеть свои костыли и за ними втиснул свое шарообразное тело.
Прошли от ствола по квершлагу несколько десятков метров.
— Выпал будет, обождем лучше у ствола.
— Откуда тебе известно?
— Приметы есть, — сказал Бисиркин. — Газ шумит, и пыли много…
Не успел он окончить фразы, как вдруг зашипело, над головами, грянув громом, пронеслось красное облако. Края у него горели, словно радуга, синими и зелеными огнями. Тучи бархатистой пыли в одну секунду сгорели красным пламенем, а синими и зелеными огнями блеснул газ — метан.
Долго после этого лечил Анисим Бисиркин свою разбитую голову.
IV
— Наши ни черта не сделают! Людей не достанут и сами загнутся! — говорили у шахтного здания углекопы.
— С Макеевки спасателей вызвали, — сообщил старый забойщик.
— Мы с пленным немцем вместе работали, фамилия у него чудная такая, не вспомнишь, — рассказывал собравшимся шахтер. — Ваккурагг коногон Филиппов партию вел. На западном крыле это бы до пласта Тонкого. «Смотри, тфой лямпа с распита стекле!» — сказал немец коногону.
«Ничего, — говорит Филиппов, — у нас на квершлаге чистая струя, обойдется!»— «Нитчего, нитчего, сломаешь сфой свиничий голова», — заругался немец. И правда, Филиппова первого и ударило, он всех погубил, бродяга!
— Вон макеевские едут! Они! Они! — закричали шахтеры и двинулись все навстречу спасателям.
В под’ехавшем обозе было человек восемь. Впереди шли инженеры Червицын и Холостое.
— Вон Черницын идет!
— Какой, какой?
— А с бородкой, сухощавый.
— Это который справа?
— Да нет же, высокий, слева шагает.
— С характером, говорят, человек!
— Из политиков, между прочим. Его по студенческому делу в Вологодскую губернию ссылали.
— Он и сейчас еще политически неблагонадежный, — прошептал один из десятников, слышавший эти разговоры.
Спасатели шли молча к шахтному зданию, провожаемые взглядами толпившихся во дворе людей.
— Или мы спасем людей, или нас спасать будут, — сказал молодой инженер Холостое, помощник Черницына, держась за поручни клети.
— Побольше спокойствия и выдержки, — сказал Черницын, раскидывая в стороны свои пышные усы и закусывая мундштук аппарата.
Клеть остановилась на горизонте двести двадцать. Молодой Холостов высунулся было первым из клети, но его кто-то схватил за ремень. Это был Черницын. Холостов пропустил Черницына вперед. И все люди пошли по квершлагу, помахивая лампами Фейлендорфа, согнувшись под тяжестью аппаратов. Люди хлюпали по болотцам квершлага, стараясь держаться поближе к Черницыну. Не слышно было посвиста коногона, нигде не светили огоньки шахтерских ламп, и на квершлаге было настороженно тихо.
— Вот первый ходок! — сказал кто-то из спасателей.
— Эй! Есть ли здесь люди? — крикнул Черницын.
— Э-э-эй! — крикнул еще раз инженер.
Никто не ответил из ходка. На пласте Тонком был небольшой завал, но до самых гезенков, недавно забученных, дошла партия Чердацына, не встретив ни живых, ни мертвых людей.
— Холостов, возьмите пробу воздуха здесь! Я думаю, что дальше итти бессмысленно! Нужно вернуться на поверхность и обсудить положение, — сказал Черницын.
Назавтра у письменного стола, крытого зеленым сукном, из’еденным молью и залитым чернилами, совещались инженеры — Горловского района. Старые инженеры не считали нужным продолжать поиски трупов, предлагали приостановить шахту на несколько дней и провентилировать ее основательно. Другого мнения держались молодые, и на их стороне был Черницын.
— Возможно, нам еще удастся спасти людей! Кто знает, быть может, нас ждут в ходках или уступах. Мы должны итти сегодня в шахту! Я поведу спасателей! — закончил Черницын. И в его глазах блеснул огонек. Черницын был непоколебим.
И через час после совещания спасатели, разбившись на партии, снова хлюпали по квершлагам шахты номер первый.
Последнюю спасательную партию, Нелеповскую, встретил на квершлаге человек. Прерывающимся голосом он едва выговорил:
— Штейгер Левкоев заплошал! Шли мы с ним по квершлагу, он оступился, выпустил мундштук и принял газу. Братцы, спасите Левкоева!
Нелеповцы пошли вслед за шахтером и вскоре увидели Левкоева. Он лежал без движения, выкинув спасательный мундштук и набрав угарного газа.
Петренко шел последним в отряде Черницына, а за Петренко медленно двигался отряд во главе с Холостовым.
— Холостов, мне дурно, — пробормотал, обернувшись, Петренко.
— Вы не разговаривайте, больше газу примете!
— Мне дурно, Холостов, — сказал, покачиваясь, Петренко и прислонился к стене штреке, на которой густым слоем лежала бархатная пыль. У Холостова тоже шумело в голове от окиси углерода, но молодой инженер не отдавал себе в этом отчета. Он не знал о том, что погибал от кислородного голодания. Окись углерода отравляла инженера Холостова.
Спасатели, не встретив на своем пути ни одного шахтера, бывшего в выпале, сами падали уже по штрекам.
Не прошел Петренко и полсотни метров, как упал в аппарате на рельсы, по которым день назад, свистя, лихо гнал коногон партию угля.
А Черницын все шел вперед, согнув голову, временами останавливаясь и окликая людей. Он не знал, что нет в живых Петренко, что задыхается его молодой помощник Холостов. Он не видел, что Холостов, чувствуя, что погибает, прыгнул на спину спасателю, чуть стукнувшись о пару головой. Спасатель упал на почву. Холостов передавил дыхательный шланг его аппарата. Команда поволокла обоих к подземному рудничному двору, где их ждал стволовой.
Но не было сил у спасателей тащить отравленных; спасатели задыхались сами. Решено было оставить и Холостова и Петренко на квершлаге.