— Вы не совсем справедливы к Суматре, дорогой Питер, — заговорил Ван-Леер, когда они опять выехали на середину. — Я уверен, что вы скоро освоитесь с здешним климатом и тогда увидите, что тут много занятного. Здесь чертовски красивая природа, Питер. И потом, — он посмотрел на мерно двигавшиеся, совершенно мокрые лопатки гребца, — потом эти «коричневые» вовсе не такие обезьяны, как вы думаете. Это тоже люди, такие же люди, как мы с вами. За пять лет службы я окончательно убедился в этом. — Да… они совершенно такие же люди, — повторил он с самодовольной улыбкой и, достав из кармана кисет, начал старательно набивать коротенькую глиняную трубку.
Легкие облака дыма скоро навеяли еще более приятные мысли. Через десять дней кончается срок его обязательной службы. Он получит наконец долгожданную тысячу гульденов да еще триста в придачу, за отпуска, которые он не использовал. Итого тысяча триста гульденов… Ого! Нет, он получит больше — он получит тысячу четыреста гульденов! Ведь за поимку этого малайца обещана премия в двести гульденов, и половина этой суммы по праву достанется ему, Ван-Лееру. Через десять дней выдадут денежки, и тогда — прощай, Суматра! С первым же пароходом он едет в Голландию в свою деревню около Зандама. Как приятно удивлена будет Гильда. Ведь в последнем письме он нарочно назначил более поздний срок… Интересно, как встретят его ее родители. Капральские нашивки, полторы тысячи гульденов в кармане… Гм…
Не переставая грести, малаец повернул голову и с умоляющим видом стал смотреть на Ван-Леера.
— Устал, господин…
«Прежде всего надо быть человечным», — подумал Ван-Леер, глядя на измученное, пышащее жаром лицо, слипшиеся на лбу черными кудряшками волосы.
— Придется сделать остановку, — сказал он Питеру, понуро сидевшему возле руля.
Малаец радостно захлопал в ладоши и затем быстро направил лодку под свод из корней мангрового дерева, с густо разросшимися наверху эпифитами.
Все трое с аппетитом начали есть рис, обильно приправленный разными пряностями. Ван-Леер достал из корзинки кусок сыра и отрезал от него сначала себе, потом Питеру. После некоторого колебания он отрезал такой же ломоть малайцу, почему-то взглянув при этом на Питера. Затем со дна лодки появилась обвитая соломой бутылка. Ван-Леер осторожно наполнил дорожный плетеный стакан и торжественно поднес товарищу.
— Выпейте за благополучную службу, Питер.
Покончив с едою, малаец расположился среди ветвей и принялся жевать бетель, поглядывая на голландцев кроткими черными глазами. Нет, он не сердится больше на белых, захвативших его вчера в деревне лубусов. Они вовсе не злые люди, эти голландцы, и они хорошо обращаются с бедным Оранг-Лека. Они даже не ударили его ни разу! «Красный Господин» («Белый Господин» почему-то меньше нравилось малайцу) угостил его сейчас вкусным сыром… Оранг-Лека легко мог бы бежать от них, если бы захотел. Разве они догонят его в лесной чаще!..
— Выпей и ты, — сказал Ван-Леер, прерывая нить его мыслей.
Он смотрел на малайца сузившимися, повеселевшими глазами.
Малаец выплюнул в воду бетель и высосал из бутылки остатки пальмового вина. Приятная бодрость разлилась по телу.
Нет, он не хочет бежать в лес, — он поедет в Сурамбайю. Завтра они доставят его к главному судье белых. Он — самый мудрый, самый справедливый из людей. И Оранг-Лека расскажет ему все. Он расскажет, как били его на плантациях, как кормили испорченным, вонючим рисом, от которого пучит живот, а лицо покрывается красными пятнами… Он расскажет судье и про то, как его жену ударил управляющий… Маленькая Лелюль умерла через несколько дней… И тогда, не помня себя, Оранг-Лека поджег дом, где жил управляющий, и бежал в джунгли…
Он подробно расскажет все это справедливому судье белых, и тот простит Оранг-Лека и пошлет его к другому начальнику, такому же доброму, как Красный Господин Оранг-Лека станет спокойно работать у него, а потом возьмет себе другую Лелюль, которая не будет кашлять кровью. Они станут ходить вместе в большие сараи белых, где так забавно Прыгают на полотне удивительные плоские и серые люди…
Придя в самое лучшее настроение, малаец начал тихо мурлыкать песенку, которую он только что придумал:
— В путь, — сказал Ван-Леер, отталкивая лодку. — Надо к утру поспеть в Сурамбайю.
— Много еще осталось? — спросил Питер.
— Не больше шестидесяти километров. Рано утром мы будем там.
Жара немного спала, но душный и влажный воздух попрежнему вызывал испарину. Как-то вдруг сделалось гораздо темнее. Вода приняла более зеленый оттенок и дымилась теперь заметно больше; легкие облачка тумана ясно обозначались на фоне почерневшей листвы. Ночь под экватором наступает почти мгновенно: через четверть часа стало совершенно темно.
Малаец пристроил к борту большой кусок дерева, густо обмазанный черной смолистой массой. Ярко запылало пламя, отражаясь и прыгая в темной воде, треща и бросаясь в нее снопами искр. И казалось, что лодка неподвижно стоит на середине озера, а по сторонам медленно движется бесконечная вереница неясных фантастических чудовищ…
— Что это? — спросил Питер, указывая рукой на странные зеленые пятна в темноте, слабо светившиеся холодным фосфорическим светом.
— Это светящиеся грибы. Такие ли чудеса вы здесь увидите!.. Скажите, слыхали вы когда-нибудь про раффлезию? Нет, конечно Мне только раз удалось ее видеть. Это было два года назад, когда прокладывалась дорога из Сурамбайи в Педанг. Я услышал сначала явственный запах испорченного мяса. Смотрю по сторонам, наконец вижу: шагах в двадцати, под стволом упавшего дерева, лежит огромный кусок мяса, ярко красный такой, с белыми крапинками. Подхожу ближе — и что же оказывается? Гигантская раффлезия, самый большой цветок в мире.
— Какой же он был величины?
— Больше метра в поперечнике… может быть, и все полтора.
— Все это очень интересно, Ван-Леер, — сказал Питер, глубоко вздохнув, — но только, чем больше я слышу про подобные чудеса, тем сильнее хочется вернуться в Голландию… Мне кажется, этого никогда не будет.
— Верне-е-тесь, — уверенно протянул Ван-Леер. — Я сам был раньше таким же… Или вы оставили там кого-нибудь?.. Минна?.. Может быть, Гретель?
Питер молчал, водя по воде опущенной за борт рукой!
Ван-Леер не спеша набил трубку и с удовлетворением затянулся. Меньше чем через два месяца он будет в Голландии.
Опять каналы, мельницы… опять саговый пудинг с вареньем, который так вкусно готовит мать…
— Факел, огонь! — раздался вдруг крик с кормы.
Малаец потянулся к факелу, который, склонившись к самой воде, шипел и дымил, собираясь погаснуть.
В этот момент Ван-Леер почувствовал, что лодку относит куда-то в сторону. Малаец метнулся к веслам и начал со страшной быстротой работать ими. Он видел согнутую фигуру Питера, который что-то громко кричал, держась руками за оба борта… Потом все погрузилось в темноту…
Ван-Леер плохо понимал, что происходило дальше. Он чувствовал только, что лодку куда-то несет… Вот она как будто остановилась, но затем их опять закружило и закачало, и вдруг локоть и плечо его оказались в воде…
— Крепче держитесь, как можно крепче!.. — послышался голос над самым ухом.
Малаец, поводимому, все еще работал веслами, напрягая последние усилия…