– Она отказалась от обвинений, – промямлил Кох.
– Ну да, после того, как мы подарили ей норковую шубу.
Кох судорожно допил виски, словно хотел захлебнуться. Дилемма… Выбор, как правило, между плохим и хорошим. У него был выбор между плохим и очень плохим. Идти в банк за деньгами с поддельной подписью… А если банкирам взбредет позвонить в фирму? Не ходить же в банк значило порвать отношения с людьми, которые опаснее милиции. Выход оставался один, тем более он был близок к правде:
– Я боюсь не за себя, а за всю операцию: по-моему, за мной следят.
– Кто?
– Кто же, кроме милиции?
– Как узнал?
– Ушел из номера и у порога положил пять кнопок. Вернулся, посчитал: двух нет.
– Ну и что?
– Впились в подошву тому, кто входил без меня.
– Уборщица…
– Оставил волосинку на замке кейса – нету.
– Сдуло…
– В кейсе газету положил на газету, чтобы верхняя закрывала пять строчек. Вернулся, газета закрывает три строчки.
Его сосед прижал стекла к глазам так, как слабовидящие очки не носят. Осушив бокал, он приказал:
– Пойдем-ка в твой номер.
13
Впервые за год жена в субботу не работала: взяла машину и поехала на дачу. Геннадий Федорович остался дома, а точнее, вечером он должен был идти в гости к однокашнику; если еще точнее, то он искал работу. На должность учителя его взяла бы любая школа – он искал дело, где можно было бы реализовать свои педагогические идеи.
Свои педагогические идеи…
История с женой и собственный уход из школы пробили в них, в педагогических идеях, мрачную брешь. Он не ставил двойки, школьников не наказывал и был против любого давления на их психику. Но ему сообщали, что ребята покуривают сигареты и пробуют травку, пьют пиво и вино… Его практика свободного воспитания походила на лекцию об искусстве, например, в вытрезвителе. Те, кто выжил его из школы и угрожал жене, тоже когда-то были учениками и выросли бандитами. Преступники в большинстве молодые ребята, недавние школьники или вообще несовершеннолетние. Получалось, что криминал вызревал в классах. Выходит, его педагогическая деятельность схожа с политикой государства: гуманизация наказания на фоне растущей преступности.
Монотонно запел телефон. То ли его пальцы заплелись в галстучном узле, то ли он шел слишком медленно, но трубка не отозвалась.
Геннадий Федорович достал раздутую папку, уже начавшую приобретать архивный вид. Рукопись брошенной книги. Название показалось несовременным: «Сопряжение школьного и семейного воспитания». Что за «сопряжение»?
Телефон опять загудел. Теперь Геннадий Федорович успел, трубку снял во время и даже успел поаллокать. Но ему опять не ответили.
Он сел за письменный стол, который у них с женой был общим: она здесь почти не работала, проводя все время в фирме. От папки шел запах дерева, вернее, лежалой бумаги. В большом конверте топорщились разномерные листки с записями. Почему он их отложил? Не шли к теме воспитания…
Телефон-трубка, положенная рядом, заурчала. И уже в третий раз не ответили на его голос: видимо, кто-то ошибался номером и не хотел в этом признаться.
Геннадий Федорович взял эти мелкие записи, они не годились к вопросу о школьно-семейном воспитании. Но не из таких ли поступков со временем зреет криминал? Трехлетний ребенок смотрел по телевизору боевик, а когда экран выключили, подошел к своему любимому синтетическому Мишке и начал избивать его ногами – как в боевике.
Звонил телефон. Геннадий Федорович взял трубку, полагая, что вновь ошиблись. Но женский – или юношеский? – голос попросил:
– Можно Евгению Маратовну?
– Ее нет.
– А когда будет?
– Она уехала на дачу. Что-нибудь передать?
Но его уже не слушали. Геннадий Федорович пожал плечами и погрузился в заметки. Школьники стали получать записки: положи за доску пять рублей, принеси из дому фонарик, с тебя две бутылки пепси-колы, положи за цветочный горшок свои часы, спрячь под третий подоконник один доллар, под твоим столом должны лежать три пачки чипсов… За невыполнение – кара. От иголочных уколов до яда в чай. Детский рэкет?
Трубка звонила. Он предположил, что звонившая девушка решила-таки договорить. Звонившая девушка зевнула. Геннадий Федорович раздраженно отключился.
Следующая заметка была немного смешной.
Западня. Ребята выкопали полуметровую яму, поставили в нее ведро с водой и сверху замаскировали. Провалился физрук. Решили, что это детские шалости.
Звонила трубка. И опять молчала, даже зевков не было:
– Что же вы молчите?
Вот теперь, в ответ, зевнули протяжно и откровенно – даже хрустнула какая-то кость, видимо, в шейных позвонках. Геннадий Федорович не выдержал: