Даже райские птицы боятся твоих кудрей,
Онемели павлины от сладких твоих речей.
Я несчастен, Вагиф, из-за чёрных твоих очей, –
Кто б ни встретился мне на пути – пожалейте меня!
Перевод Владимира Луговского
Г А З Е Л Ь
Ради ямочки
Я мечтой к кудрям прикован, ароматным, как цветок.
От любви изнемогаю, стан согнулся, взор поблёк.
Если будет живописец рисовать её портрет, –
Я хочу стать тонкой кистью, чтоб коснуться нежных щёк.
Будто облако восхода на челе её горит –
Лебедь белая, не бойся, насмерть ранен злой стрелок.
Ты меня околдовала – стал я пленником твоим,
Без тебя, как месяц в небе, я блуждаю одинок.
Я Вагиф, мне нет спасенья, гибель родинки сулят...
Ради ямочки на щёчке мукам я себя обрёк.
Перевод Татьяны Стрешневой
М У Х А М М А С
Нет
Я правду искал, но правды снова и снова нет.
Всё подло, лживо и криво – на свете прямого нет.
Друзья говорят, – в их речи правдивого слова нет,
Ни верного, ни родного, ни дорогого нет.
Брось на людей надежду – решенья иного нет.
Все вместе и каждый порознь, нищий, царь и лакей –
Каждый из них несчастлив в земной юдоли своей.
Их всех сожрала повседневность, оторванность от людей,
И сколько бы я ни слушал бесчисленных их речей –
В них, кроме лжи и неправды, смысла второго нет.
Странный порядок в силу у сильных мира вступил:
Чьё бы печальное сердце ты ни развеселил,
Оно тебе злом отплатит, отплатит по мере сил,
Им неприятен всякий, кто доброе совершил,
На целом огромном свете мне друга родного нет.
Учёный и с ним невежда, учитель и ученик –
Снедаемы все страстями, в плену у страстей одних.
Истина всюду пала, грех повсюду проник,
Кто в молл и шейхов поверит, тот ошибётся в них.
Ни в одном человеке чувства святого нет.
Тот, кто дворец Джамшида в развалины превратил,
Тот веселье и счастье безжалостно поглотил.
Нет никого, кто б в горе кровь свою не пролил,
Сам я не раз жестокой судьбою испытан был.
Повсюду царство коварства – и царства другого нет.
Всякий чего-то ищет, погонею поглощён,
Ищут себе престолов, венцов, диадем, корон.
Шах округляет земли – за ними в погоне он.
Влюблённый бежит за тою, в которую он влюблён.
Ни радости нет на свете, ни прочного крова нет.
Тут на людей, как солнце, свой излучаешь свет –
Помни, что слов признанья в радостной вести нет.
Честь, благородство, стыдливость давно уж утратил свет.
Услышали мы, что где-то найден честности след,
Я долго искал и знаю, чувства такого нет.
Алхимиками я сделал множество гончаров.
В золото обращал прах забытых гробов,
Из щебня я делал яхонт, с камня срывал покров,
В бриллианты мог превращать я бляхи на шеях ослов,
Признанья искал, но мир мне ответил сурово – нет!
Я мир такой отвергаю, он в горле стал поперёк,
Он злу и добру достойного места не приберёг.
В нём благородство тщетно: потворствует подлым рок,
Щедрости нет у богатых – у щедрых пуст кошелёк.
И ничего в нём, кроме насилия злого, нет.
Я видел конец надежды, мечтаний конец пустой,
Конец богатства и славы с их земной суетой,
Конец увлеченья женской, невянущей красотой,
Конец и любви, и дружбы, и преданности святой.
Я знаю, что совершенства и счастья людского нет.
Потухли глаза, старею, жизнь черней и черней.
Сколько красавиц мимо прошло за тысячи дней!
Дурною была подруга, погублено счастье с ней!
Аллах, одари Вагифа милостию своей:
Ведь, кроме тебя, на свете друзей у больного нет.
Перевод Константина Симонова
Гасым Бек Закир
(1784–1857)
Тонкий лирик, яркий представитель реалистической поэзии, мастер сатирической аллегории и басен Гасым бек Закир Али бек оглы Джаваншир родился в городе Шуше – литературной и музыкальной Мекке Азербайджана – в семье карабахского бека из рода властителей Карабаха Панах хана. Начальное образование получил в медресе, изучал арабский и персидский языки, классическую литературу. Закир в основном жил в селении Хындырыстан, подаренном ему Мехтигулу ханом. Из-за своих остросатирических насмешек поэт имел немало недругов среди азербайджанской знати того времени. В результате беко-ханских интриг Закир и его семья подвергались преследованиям со стороны царских властей. Его сын и племянник были сосланы в Сибирь. Самого же поэта подвергли аресту, год продержали в Шуше, затем сослали в Баку. С помощью друзей М.Ф. Ахундова, М.А. Колюбакина, И. Гуткашенли и Дж. Орбелиани был реабилитирован, вернулся в Шушу и прожил там до конца жизни под негласным надзором царской охранки.