Отяжелевшие веки — Маргарет опустились, закрыв глаза, вновь наполнявшиеся слезами.
— Насколько тщательно вы осмотрели кожный покров? — резко спросил Молдер.
Доктор вздрогнул. — Целостность? Необычные отметины? Следы инъекций?
— Ничего необычного мы не заметили. Она была чисто вымыта, ухожена и подключена к аппарату жизнеобеспечения. Мы провели стандартную процедуру идентификации. Из ФБР нам сообщили ее имя и… — доктор замялся и посмотрел на Молдера как-то странно, — еще кое-что.
— Что именно? — насторожился тот.
— Ее завещание. Вы ведь знакомы с ним, не так ли?
— Да.
— То есть вам известно, что Дай на, будучи врачом, весьма недвусмысленно описала те условия, при которых считает нецелесообразным поддержание жизни.
— И что же это за условия? — выдохнула Маргарет.
Доктор продолжал говорить, по-прежнему глядя только на Молдера:
— Вы подписали это завещание как свидетель.
— Я не помню, как это звучит дословно, — с трудом проговорил Молдер, — но Дэйна не хотела жить как растение, подключенное к машинам. Она распорядилась отключить ее от аппарата искусственного дыхания, если прогноз будет неблагоприятным.
— При необратимых изменениях в коре головного мозга и невозможности… подхватил доктор, вздохнул и отвернулся.
— …оживить ее, — закончила Маргарет бесцветным голосом.
Повинуясь знаку Ахава, Скалли изменила ход вельбота и сейчас шла наперерез Стаббу. Когда вельботы сблизились, Стабб окликнул старшего помощника:
— Мистер Старбак! Эхом, справа па вельботе!!! Хочу сказать вам что-то, сэр, если вы позволите!
— Хэлло… — отозвалась точно окаменевшая Скалли, ни на дюйм не повернув головы и продолжая шепотом настойчиво подбадривать своих гребцов.
— Что вы скажете об этих костяных молодчиках, сэр?
— Как-то пробрались на борт перед отплытием, наверное. «Сильней, сильней, ребята», — шепотом свой команде, а потом снова во весь голос: Дурное это дело, мистер Стабб. «Больше пены, дети мои!» Но вы не тревожьтесь, мистер Стабб, все к лучшему. Пусть ваши ребята дружнее налягут на весла, и будь что будет. «Рывок, еще рывок!» Вам надо поменьше думать о вере, мистер Стабб, и больше доверять современной науке. В любой психушке вас с распростертыми объятиями примут. Что это вообще за выражение: «Я хочу верить?» Хотите — верьте. Кто вам мешает?
— Да, сэр, я порой и сам так думаю, — качал свой монолог Стабб, когда лодки уже расходились. — Как взглянул на этих костяных малышей, так с тех пор и думаю, остановиться не могу. Да-да-да… Вот почему он отказывался спускаться в трюм. И радиоактивные отходы тут ни при чем.
Пончик давно обо всем знал, а если не знал, то догадывался, Они были там спрятаны.
Эти костяные шалуны. Все дело в Белом Ките, и поэтому Ахав так тщательно хранит свои тайны. Но любая секретность должна иметь свои пределы, потому что в противном случае просто-напросто нельзя определить, где засекреченная истина, а где заведомая ложь. Да, сотни тысяч леммингов не могут ошибаться, это так, но зачем же превращать честные поиски истины в поединок со злом?..
Даже в коридоре было слышно, как не в такт шипят и ухают искусственные легкие — в зале реанимации лежало человек пять. Негромко переговаривались медсестры. Кто-то смеялся.
Молдср отдернул пластиковую занавеску, благодаря которой создавалась иллюзия, что у Скалли есть собственное помещение, отдельная палата. И обнаружил в этой палате чужого.
Вернее, чужую — молодую, красивую, смутно знакомую женщину, с пышными волосами, небрежно собранными в узел. Закрыв глаза, она держала над телом Скалли длинную цепочку, на которой покачивался крупный прозрачный кристалл. Лицо ее было сосредоточенным — словно она прислушивалась к чему-то очень далекому и тихому. И очень важному — поскольку на вторжение Молдера она отреагировала далеко не сразу.
— Оказывается, вас нельзя называть Фоксом, — улыбнулась она и открыла глаза.
— Кто вам это сказал? — голос Молдера трудно было назвать дружелюбным.
— Дэйна. Вот только что.
— Выходит, с вами она разговаривает?
— Конечно. Неужели вы не слышите?
— Почему же тогда энцефалограмма ничего не показывает?