Молю
Вот аул мой. Он чуть в стороне от дорог.
Чья рука его держит,
как праздничный рог?
И усталые звёзды, покоя не зная,
серебристою влагой его наполняют.
Звук молитвы качается мерно в ушах,
красный след оставляя на сжатых губах,
и кусочком сколупленной глины летает,
и над глиняной крышей потом исчезает.
Вижу – мама на камне сидит.
Вся седая и чем-то похожа на птицу,
в волосах её ветер едва шевелится,
луч, проткнувший туман, её лоб золотит.
И безмолвна она, только взгляд говорит:
«Отчего этот мир так сияет, горит?»
И заплачет душа от великой любви.
«Мама, мамочка! Только живи!..»
В кругу огня
Мне снился стол,
большой, как берег,
на нём – букет чернильных перьев
и пузырьки цветастой туши.
Мне снилось:
пламя жжёт меня
и гребни жёлтого огня,
в дым превращаясь, душат, душат...
Кусками мокрого картона
я стала их сбивать со стоном,
и тут догадкою простой
меня как светом осенило:
железный циркуль я схватила
и обвела себя чертой!
И тут же за чертой проснулась,
и там, где маков цвёл пожар –
остался круг, как чёрный шар.
Я поняла, что я сама
огнём была. Что я горела,
сгорали мысли, как дома,
и дымом извивалось тело.
Что я с тобою до зари,
закрывшись, гневно говорила,
кричала, плакала, молила...
Сорвались с языка слова,
от них остались только пятна,
на след обугленный похожи.
Кричит трава зелёной кожей:
«Все кончилось! Конец! Конец!»
Я полотенцем лоб мочила,
сама с собою говорила,
пророчил рот, кричали губы,
что не сойти мне больше с круга,
гореть, в огне постылом жить –
и говорить! И говорить!..
Дом в ожидании
Ты слышишь, как ворота плачут,
травой задушен, двор лежит,
и ветер, как душа собачья,
пустою цепью дребезжит,
и лает над пустым корытцем,
и просит у него напиться.
Резной узорчатый карниз
на бездну окон смотрит вниз,
он грезит краской и вздыхает
и в чудном сне всю ночь вдыхает
олифы сладкий аромат.
Ступени чёрные дрожат.
Шагов прекрасное лицо
забыло старое крыльцо.
В полу, меж досок, узкий паз
глядит, как удивленный глаз,
и глины спёкшаяся кровь
на старом плинтусе крошится.
Очаг печальный не дымится.
Там головня во тьме томится,
воздевши к небу две руки
и вся седая от тоски.
А сверху, на резном столбе,
висит кумуз. Вот ветер дунет –
и затрепещут слабо струны,
и заискрятся в темноте.
Душа покинула жильё –
и дом мертвеет в ожиданье.
Так пусть живёт о нём преданье –
стихотворение моё.
Кувшин
Он вылеплен из чёрной глины,
он красным жаром обожжён,
он полон смехом, эхом синим,
он зев и зов, он звон и стон.
Налью кувшин водой до края –
и он замолкнет без труда,
лишь глины свежий дух вдыхая,
резвится, светится, играет,
переливается вода.
Фотография
Вот к дому девочка бежит.
Срывает гроздь дождя руками
и в глине вязнет башмачками.
Вот фото. Не лицо, а лик
в оправе тусклого металла.
Частица света. Отблеск. Миг.
Что было до? Что после стало?
...Она вбежала как вода,
босая, с мокрою косичкой,
и ты сказала: «Иди сюда.
Гляди, как вылетает птичка!»
И вечно девочка глядит.
Всё, как тогда, на этом снимке:
поднос, халва и хлеб в обнимку,
и дождик где-то шелестит.
Травы мать собирает
Травы мать собирает –
мята, шалфей, душица,
в коричневатых пальцах
трава искрится.
Запахи лягут тенями,
вспыхнут соцветья шалфея;
будет летать кругами