Всё же мы решили в понедельник «выписать» выздоровевшего больного, так как ему уже ничто не грозило. Чтобы Веч-Веча можно было отличить среди других птичек, я обвязал его левую ногу белой шерстяной нитью. Пока он клевал на столе хлебные крошки, я тихонько открыл окно. Как только я это сделал, Рукац резко вспрыгнул и сел на подоконник и оттуда, словно вопрошая, посмотрел на воробья: «Ну, почему ты медлишь?» Веч-Веч обратил внимание на движения кота, но не спеша доклевал крошки хлеба, испечённого на дрожжах. А когда они кончились, он взлетел и сел на подоконник перед Рукацом. Незаметно было, чтобы воробей хотел улететь, что меня удивило.
Попрыгав перед Рукацом и почирикав, Веч-Веч наконец вылетел наружу. Я поспешил к окну: Веч-Веч сел на ветку тутового дерева, растущего на огороде, и опять почирикал. К нему подлетели ещё два воробья. Один сел рядом с ним, другой поодаль. «Неужели они родственники? – подумал я. – А эта, возможно, и невеста. Неужели они знали, что он находится у нас? Разыскивали и ждали встречи?..»
Теперь, в компании себе подобных, Веч-Веч зачирикал громче: чик-чирик, чик-чирик! Порой он поглядывал на окно. Поглаживая по спине Рукаца, с грустью смотревшего на чирикавшего Веч-Веча, я проговорил:
– Он, мой друг, рассказывает своим близким о том, что с ним приключилось. Наверное, и о нас с тобой говорит…
Рукац, как будто показывая, что понимает, головой упёрся о мою руку. Я ласково прижал его длинные усы к щекам и надавил на уши. На тутовом дереве зачирикали громче, Веч-Веч сорвался и подлетел к нам, сел на оконную раму, потом перед Рукацом. Когда кот, обнюхивая (словно удостоверяясь, наш ли это воробей), наклонил над ним голову, тот клюнул его и полетел в свою коробку. Но и там он не задержался: поклевал несколько зёрен, прилетел и опять сел на оконную раму. Желая узнать, чем же Веч-Веч завершит свои перелёты, я подвесил коробку у окна к потолку, кота выпустил в прихожую, чтобы он не вмешивался, а сам сел на табуретку.
Сперва к коробке прилетел сам Веч-Веч, сев на его край, он несколько раз чирикнул. Тут же прилетели и сели на оконную раму два других воробья. Они что-то сказали Веч-Вечу на своём языке. Веч-Веч в ответ тоже чирикнул и спрыгнул в коробку, следом кинулись туда и те двое. Веч-Веч вылетел из коробки, сел передо мной на выступе ковроткацкого станка и «заговорил». Наверное, он спрашивал у меня: «Ничего, что я пригласил домой моих друзей?» Я ничего не имел против. Как будто поняв это и обрадовавшись, Веч-Веч заговорил более тоненьким, чем раньше, голосом, взлетел и вновь сел на край коробки, но опять не задержался и вылетел наружу. За ним пустились и двое других…
Увлечённый своими наблюдениями, я услышал возмущённое мяуканье Рукаца, словно говорившего: «Я тоже хочу смотреть!» Он поцарапал и дверь. Я открыл дверь и сказал: «Извини, что выставил тебя. Но при тебе те другие сюда не прилетели бы». Рукац, не обращая на меня внимания, побежал и вспрыгнул на подоконник. Обнюхивая (возможно догадался, что тут были другие птицы), он взад и вперёд походил по подоконнику, приставив передние лапы к стене, даже принюхался к висячей коробке…
Я решил, что Веч-Веч улетел насовсем и больше мы его не увидим. Я пожалел об этом: всё же при нём в эти апрельские дни у нас дома было как будто теплее, царило милое оживление.
Однако я обманулся: часа через два я опять увидел Веч-Веча поющим на окне. Услышав чириканье, я сначала не поверил, что это он, ведь за окном постоянно заливались трелями разные птицы. Особенно я любил слушать ласточек, бесподобных ашугов весны… Белое кольцо из шерстяной нитки свидетельствовало о том, что это был именно наш Веч-Веч. Своим возвращением, пожалуй, больше меня он обрадовал Рукаца: услышав чириканье, он тут же вскочил на подоконник, приставил ноги к стене, смотря на воробья снизу вверх.
…Нет, Веч-Веч нас не забыл. Прошло больше месяца, как мы отпустили его, а он всё прилетает наведывать нас. На первых порах он даже оставался ночевать в своей коробке, но потом стал прилетать только днём. Мне кажется, что он где-то рядом свил себе гнездо, возможно, даже обзавёлся семьёй. А глава семейства ведь не может ночевать в другом месте, пусть его там и любят. Это холостой позволяет себе всё.
Иногда Веч-Веч приводит к нам и своих друзей. Нет ли среди них и его супруги, кто знает…