И наконец он сказал: "Я создам для них сам эти дурацкие песенки, чтобы они могли быть веселы на улицах и счастливы у камина". И за несколько дней он создал для них бесцельные песни вроде тех, которые девы поют на холмах в более древних и более счастливых странах.
Тогда он подошел к некоторым из жителей, когда они сидели, утомленные дневной работой, и сказал им: "Я наделил Вас несколькими бесцельными песнями из маленьких неблагоразумных легенд, которые чем-то похожи на ветер в долинах моего детства; и Вы можете напевать их печальными вечерами". А они ответили ему:
"Если ты думаешь, что у нас сейчас найдется время для такой ерунды, то не много же ты знаешь о прогрессе современной торговли".
И поэт заплакал, сказав: "Увы! Они прокляты".
Самая последняя Вещь
Я видел грязного обжору у берегов реки Времени.
Он скрывался в садах, усыпанных яблоками, в счастливой земле цветов; рядом стояли колоссальные амбары, в которых древние хранили зерно, и солнце золотило безмятежные далекие холмы за пределами страны. Но он повернулся спиной ко всему этому. Он сидел и наблюдал за рекой. И независимо от того, что река случайно посылала ему вниз, грязный обжора хватал это жадно своими руками, молниеносно опуская их в воду.
Были в те дни, да и теперь еще есть, несколько нечистоплотных городов на реке Времени; и из них жуткие неназываемые вещи приплывали, бесформенные, разбухшие в воде. И всякий раз, когда запах опережал их, грязный обжора погружался в грязную воду и заходил в нее поглубже, выжидая. И если он открывал рот, всякий мог увидеть эти вещи на его губах.
Вместо них с верховьев реки опускался иногда упавший лепесток рододендрона, иногда роза; но они были бесполезны грязному обжоре, и когда он видел их, он недовольно рычал.
Поэт шел по берегу реки; его голова была поднята, и его взгляд был далеко; я думаю, он видел море и холмы Судьбы, с которых спускалась река. Я же видел грязного обжору, стоящего с выражением жадности на лице по пояс в водах реки, пахнувшей злом.
"Взгляни", сказал я поэту.
"Поток уничтожит его", ответил поэт.
"Но те города, которые отравляют реку...", сказал ему я.
И он ответил: "Всякий раз, когда столетия тают на холмах Судьбы, река ужасно разливается".
Демагог и дама полусвета
Демагог и дама и полусвета случайно пришли вместе к вратам Рая. И Святой печально взглянул на обоих.
"Почему Вы были демагогом?" спросил он первого.
"Поскольку", сказал демагог, "я отстаивал те принципы, которые сделали нас такими, какие мы есть, и вызвали любовь к нашей партии в великодушных людских сердцах. На словах я стоял неустрашимо, стремясь к широкой популярности".
"А Вы?" сказал Святой даме полусвета.
"Я хотела денег", сказала она.
И поразмыслив немного, Святой сказал: "Хорошо, входите; хоть Вы этого и не заслуживаете". Но демагогу он сказал: "Мы искренне сожалеем, но ограниченность мест, имеющихся в нашем распоряжении, и печальный недостаток интереса к тем Вопросам, которые Вы задавали и так умело разрабатывали в прошлом, не дают нам возможности предоставить Вам поддержку, о которой Вы просите". И он закрыл золотую дверь.
Гигантский Мак
Я видел во сне, что возвратился к холмам, с которых в ясный день Вы можете увидеть стены Илиона и равнины Ронсеваля. И был лес на вершинах тех холмов с просветами там, куда падали лучи лунного света, и там, где никто не мог их увидеть, танцевали феи.
Но не было никакого леса, когда я возвратился, никаких фей, ни далеких отблесков Илиона или полей Ронсеваля, только один гигантский мак качался на ветру, и при этом гудел.
"Не помни". И под его толстым, как дуб, стеблем сидел поэт, одетый по-пастушески, и мягко наигрывал древнюю мелодию на дудке. Я спросил, феи пропустили его по этому пути или нечто более древнее.
Он сказал: "Мак растет быстро и убивает богов и фей. Его пары душат мир, и его корни иссушают великую силу". И я спросил его, почему он сидит на холмах, которые я знал, играя древнюю мелодию.
И он ответил: "Мелодия вредна для мака, который иначе рос бы еще быстрее; и если братство, частью которого я являюсь, прекратит наигрывать мелодии на холмах, люди рассеются по миру и будут потеряны или придут к ужасному концу. Мы думаем, что мы уже спасли Агамемнона".
Тогда он снова вернулся к своей дудочке, к своей древней мелодии, а ветер среди сонных лепестков мака бормотал: "Не помни. Не помни".
Розы
Я знаю обочину, где дикие розы расцвели в странном изобилии. Есть особая красота в зарослях почти экзотического вида, в том глубоком оттенке, который потрясает пуританские цветы. Две сотни поколений назад (я имею в виду поколения роз) это была деревенская улица; были времена цветочного декаданса, когда они оставили свою простую жизнь, и розы пришли из диких мест, чтобы окружать людские постройки.
Из всех воспоминаний об этой деревеньке, обо всех домах, которые стояли там, о мужчинах и женщинах, которым дома принадлежали, - ничего не останется, кроме прекрасного румянца на лицах роз.
Я надеюсь, что, когда Лондон окончит свои дни, и побежденные поля вернутся снова, подобно изгнанным людям, возвращающимся после войны, они смогут найти прелестную вещь, способную напомнить им о минувшем; потому что мы любили немного этот мрачный старый город.
Человек с Золотыми Серьгами
Может быть, мне это приснилось. Но по крайней мере можете поверить - я в один прекрасный день сошел с городской магистрали, направился в доки и увидел покрытые слизью причалы, круто спускающиеся к воде, увидел и огромную серую реку, скользящую мимо, и потерянные вещи, которые уплывали по ней, переворачиваясь раз за разом, и подумал о народах и о безжалостном Времени, и увидел и подивился царственным судам, прибывшим недавно из-за моря.
Именно тогда, если я не ошибаюсь, я и заметил прислонившегося к стене человека с золотыми серьгами, устремившего свой взгляд в сторону кораблей. Его кожа имела темный оттенок юга: густые черные волосы его усов слегка побелели от соли; он носил темный синий жакет, какой обычно носят матросы, и длинные ботинки мореходов, но взгляд его был направлен вдаль от стоящих в гавани судов, он, казалось, созерцал самые далекие вещи.
Даже когда я заговорил с ним, он не повернулся ко мне, а ответил мне мечтательно, с тем же самым остановившимся взглядом, как будто его мысли остались в далеких и пустынных морях. Я спросил его, с какого он судна, ведь в порту их стояло немало. Парусные суда были там со свернутыми парусами и прямыми неподвижными мачтами, подобными зимнему лесу; пароходы были там, и огромные лайнеры выпускали праздный дым в сумерки. Он ответил, что не был ни на одном из них. Я спросил, на какой линии он работал, поскольку он совершенно очевидно был моряком; я упомянул все известные линии, но он их не знал. Тогда я спросил, где он работал и кем был. И он сказал: "Я работаю в Саргассовом Море, и я последний из пиратов, последний оставшийся в живых". И я пожал его руку, пожал несколько раз. Я сказал:
"Мы боялись, что Вы умерли. Мы боялись, что Вы умерли". И он ответил печально: "Нет. Нет. Я слишком много грешил в Испанских морях: мне не позволяют умереть".
Сон Короля Карна-Вутра
Король Карна-Вутра, сидевший на троне, управляющий всем, сказал: "Я очень ясно видел вчера вечером царственную Вава-Нирью. Хотя частью она была скрыта большими облаками, которые проносились над ней непрерывно, снова и снова, но все же лицо ее было открыто и сияло в свете полной луны.
Я сказал ей: "Пройдемся со мной к огромным бассейнам в покрытом садами прекрасном Истрахане, к бассейнам, где плавают лилии, дающие манящие грезы; или, сдвинув в сторону занавес висячих орхидей, пойдем со мной отсюда, от бассейнов, по тайной тропе через непроходимые джунгли, которые заполняют единственный проход между горами, скрывающими Истрахан.
Они скрывают его и смотрят на него с радостью утром и вечером, когда бассейны полны странными отражениями. Они смотрят так, пока от их радости иногда не начинает таять смертоносный снег, который убивает альпинистов на одиноких высотах. В этих горах есть долины, которые старше лунных кратеров.
Иди со мной туда или останься со мной здесь, и мы поедем в романтичные страны, о которых караванщики говорят только в песнях; или мы пойдем бесшумно по земле столь прекрасной, что даже бабочки, парящие над ней, когда они видят свои сияющие отражения в священных бассейнах, пугаются их красоты; и каждую ночь мы будем слушать бесчисленных соловьев, единым хором воспевающих звезды до самой смерти. Сделай это, и я пошлю герольдов в дальние страны с вестями о твоей красоте; и они побегут и прибудут в Сендару, и узнают о тебе люди, которые пасут отары коричневых овец; и из Сендары слух распространится по берегам священной реки Зот, пока люди, которые плетут плетни в полях, не услышат об этом и не запоют; но герольды должны идти на север по холмам, пока не прибудут в Сууму. И в этом золотом городе они должны сообщить королям, что сидят в своих высоких алебастровых дворцах, о твоих странных и внезапных улыбках. И часто на отдаленных рынках будет история твоя сказываться торговцами из Суумы, когда они сидят, сплетая долгие рассказы, чтобы привлечь людей к своим товарам.