– В человеческой судьбе есть события обратимые, а есть – необратимые. Инвалидность необратима. Потому она – предельное испытание и для человека, и для литературного персонажа. Главный герой романа «Прыжок в длину», легкоатлет Олег Ведерников, спас ребёнка из-под колёс автомобиля и лишился ног, то есть лишился навсегда возможности прыгать. Но сам-то он остался тем же, что и был: способным на краткий миг левитировать, оттолкнувшись от земной тверди. И что ему, безногому, со всем этим делать? Герой «Бессмертного», парализованный старик-ветеран, сохраняет запертую в недвижном теле внутреннюю мощь, позволявшую ему на фронте совершать подвиги. И всякий инвалид помнит свой потенциал, мысленно проигрывает свою другую судьбу, которая не состоялась и не состоится. Это ли не сюжет для прозы?
Конечно, тема инвалидов – это целый клубок социальных проблем, лакмусовая бумага для общества. Есть и ещё один аспект, волновавший меня, когда я писала «Прыжок в длину». Позитивное мышление, на которое сейчас большая бизнес-мода, на деле тоталитарно: оно лишает человека права на трагедию и тем его расчеловечивает. Инвалид – фигура глубоко трагическая, и Ведерников у меня не ведётся на позитив до самого конца. Он осознанно проживает свою трагедию – и в этом его подлинность.
– Если говорить о жанре романа сегодня, то, как вы считаете, есть ли у него потенциал для развития? Или снова надо говорить о кризисе жанра?
– Сколько помню себя в литературе – роман всё время хоронили. О кризисе жанра много говорят те, у кого не получилось роман написать. Виноград, конечно, зелен всегда, и всегда есть исчерпанные, не работающие сегодня форматы, дающие повод для разговоров о конце романа. По моему мнению, роман сегодня не в кризисе, а именно в активном развитии. Разные типы романа взаимодействуют, появляются гибридные формы. Евгений Водолазкин в «Лавре» соединил глубоко архаичный жанр жития с современными повествовательными техниками. В книгах Марии Галиной смешиваются фантастика и психологическая проза. Мощно работает Алексей Иванов, у него широченный диапазон – от этнотриллера до документального исследования. «Праздничная гора» Алисы Ганиевой – синтез утопии и антиутопии. Сложен и перспективен Максим Матковский. Интереснейшее время! Всегда есть что читать, всегда есть что писать.
– А пишете ли вы рассказы? Или у вас исключительно романное дыхание?
– Рассказы пишу, конечно, только объёмные. Во-первых, сама моя манера, со многими описаниями и метафорами, требует места. Во-вторых, герои начинают развивать сюжет против воли автора. Когда Александр Кабаков заказал мне цикл рассказов для журнала «Саквояж СВ», тексты потом приходилось сокращать – либо снимать в журнале рубрики. Так что романная форма для меня более органична. Но постоянно возникают идеи, делаются наброски, которые лучше бы превратить в новеллы. Однако для написания рассказа нужен ещё и внешний толчок. В романе я живу, а рассказы пишу, если мне их, например, заказывают. Иначе роман не отпустит.
– Отражает ли, по вашему мнению, премиальный процесс реальное состояние современной литературы? Ведь много талантливых авторов всё же остаются за бортом...
– Всякий раз, во всяком премиальном цикле, в любой премии результат приблизителен – и по «короткому списку», и по лауреату. Эксперты, члены жюри – живые люди, со своими вкусами, пристрастиями, шаблонами. И по опыту премии «Дебют» могу сказать: достойных претендентов всегда больше, чем «длинный» и «короткий» списки могут вместить. Так что да, за бортом всегда кто-то остаётся. И бывает, что потом именно он «выстреливает», а лауреат растворяется в неизвестности.
Каждая премия, взятая в отдельности, не может не давать перекосов. Есть, на мой взгляд, премии изначально «косые»: там кого-то из авторов любят, а кого-то не любят, и последние в шорт-лист не попадут никогда, хоть бы они создали шедевры на уровне «Войны и мира». Состояние литературы отражает не одна какая-то премия, а совокупность премий. Система должна охватывать разные виды литературы и типы письма (за лучший роман, за лучший рассказ, за самый безбашенный эксперимент) и отражать, скажем так, интересы разных профессиональных групп. В году так две тысячи тринадцатом казалось, что система сложилась. Но теперь система прореживается: не стало «Дебюта», на волоске «Русский Букер», давно не вручается «Белкин». Допустим, останутся две или три премии «главные», «самые престижные». Вот тогда точно литературный процесс отразится в них искажённо. И сами эти премии деградируют, при сколько угодно большом призовом фонде.