протрезвевший папаша гонит сына
домой кнутом
под древнерусские матерные напевы)
на стекле как живой
играет закатный блик
приглядишься глаза дурачка
пронзительно голубеют
вдруг будто вспышка
строгий иконный лик
и снова качает земля
полуспящего
в колыбели
Хлеб с росой
Во времена, когда был мир не чёрств,
проснёшься утром – мама хлеб печёт,
из маленьких окошек льётся свет
такой, что ярче в целом свете нет,
с ним птицы заливаются в окно
весёлым переливом чистых нот.
Нетерпеливо тявкая, щенок
зовёт гулять. Не чуя лап и ног,
с гуляния примчимся с ним домой,
разделим сахаром посыпанный ломоть,
широкий, будто папина ладонь,
он орошён колодезной водой,
искрится счастьем сладкая роса...
Рецепт волшебный надо б записать –
беспечно детство. А теперь, увы,
сплошное сито – вместо головы.
Хлеб покупаю белый, высший сорт,
хочу как раньше, чтобы был с росой...
Но – нет. Обычный сахарный песок.
* * *
Душно в хрущёвских скворешнях до хруста рёбер.
Глубже вдохнёшь – у соседей колышутся шторы.
К форточке приникаю дурной амёбой –
всем телом дышать бы, но смог забивает поры.
Воздух давно не роднится со словом «свежий».
И в декабре на окнах – узоры пыли.
Лучше дышать поверхностно и пореже
шлейфом промзоны и гарью автомобилей.
Но я-то хотя бы помню, как дышат вольно,
что воздух бывает прозрачен, душист и светел,
сладок от снега или пропитан солью,
и, как дыханье младенца, невинен ветер.
Ты осторожно городом дышишь тесным,
пугающей астматичной свободой века.
Я научилась слышать сквозь сон и стены,
птиц отгоняя от бронхиальных веток.
Их привлекает страх и пугает море.
Давай загадаем – пусть море ночами снится,
и воздух – проветрен, прогрет, просолен...
А утром пусть за окном распевают птицы.