Я знаю, что эта речка, впадающая в реку Ясачную, действительно называется так, хотя на карте для благозвучия пишется «Гавенюхово».
«Улица», ведущая от церквушки к домикам, с крошечными в квадратный дециметр окошечками (чтобы медведь не мог просунуть лапу) заросла кустами тальника и красной смородины, а через крышу одной избушки, провалившейся от времени, выросли рядом береза и лиственница.
— Где береза — там лежит золото, где лиственница — там медные деньги, — говорит юкагир, указывая на эти деревья.
Башня, служившая некогда наблюдательным пунктом и крепостью, откуда отстреливались засевшие там стрельцы, имела вид дряхлой старушки в одежде из мхов, травы и грибов. Оторвавшиеся обветшалые доски глухо поскрипывали.
Солнце уже зашло. Надвигалась осенняя ночь, которая в этих местах бывает темнее украинских. Атыляхан заторопился, и я с сожалением, что покидаю интересное место, сел в лодку. Мы тронулись дальше.
2
Веселое пламя костра освещало смуглое лицо моего товарища. Он сидел, сложив под себя ноги, и пил сделанный из бересты чай. Он не захотел пить со мною какао, оно казалось ему горьким и невкусным.
— Про какое золото и медные деньги ты мне говорил? — вспоминаю я.
— Да вот, здесь жили когда-то люди… и среди них был старик Пятков. Большой человек. Он был очень богат, жил двести лет и за это время накопил много золота и целый амбар медных денег. Потом все люди умерли и он, оставшись один, все богатство своего племени взял себе. Потом он еще жил, потом превратился в злого духа — демона Чульди-Пулут. А когда его дом и амбар провалились в землю, то выросли два дерева. От золотого корня — береза, а от медного лиственница.
— А вы не пробовали раскопать их и деньги взять себе?
— Нет. Разве можно что-нибудь брать у покойника? Нельзя. Вот якуты пробовали, но их Чульди-Пулут прогонял палкой, бросал камнями, напускал снегу. Он никого близко не подпускает.
Мы лежали под одним одеялом и разговаривали до самого рассвета. Он рассказал мне, что раньше здесь жили русские казаки. Они появились сюда внезапно, построили крепость, захватили у юкагиров женщин и девушек и сказали, что те смогут вернуть их себе обратно, если принесут за женщину сто сороков, а за девушку пятьдесят сороков соболей. Тогда юкагиры стали драться, но были побеждены, так как казаки убивали их, стреляя огнем из «куку-дейе», т. е. из «дьявольского лука». Поневоле пришлось охотиться на соболей в течение многих лет, чтобы выкупить себе жену, дочь или сестру. Но многих не удалось вернуть, так как «мохнатые люди» сами на них поженились или увезли куда-нибудь и продали.
После этого в край пришли якуты и много русских. Они возили хлеб и купеческие товары из Якутска, а потом и из Охотска, через верховья реки Индигирки, через Кыхылбалыктах. Все это пространство представляет из себя сплошную «недоделанную» землю. Горы, тайга и болота здесь густо перемешались между собою… Летом вся поверхность бывает похожа на грязное месиво, на яму, наполненную черной жижей, где легко утонуть… К этому надо еще прибавить тучи комаров, заживо заедающих людей и животных…
Три тысячи верст приходилось покрывать в течение всего лета, т. е. за три-четыре месяца. Чтобы перебросить груз в тысячу пудов, требовалось 300 лошадей и 60 людей. Это страшно удорожало цену перебрасываемых товаров. Потом, когда местное туземное на селение познакомилось с русскими товарами, с водкой и табаком, и когда из Якутска в край было переброшено много чиновников, полицейских, купцов и попов, потребность в товарах увеличилась. Но перебросить свыше 4000 пудов груза по непроходимым дорогам было свыше человеческих сил.
В это время предприимчивые купцы и чиновники, гонимые колониальной политикой самодержавия и интересами личной наживы, узнают, что «юкагерки» и «ламутки» верховьев Колымы ездят на побережье Охотского моря ловить рыбу и покупать товары. Дальнейшая проверка этих слухов привела к открытию тракта Сеймчан-Ола. Этот путь оказался удачным, так как в селение Ола приходили суда из Владивостока (раньше из Порт Артура) по 2–3 раза в лето. А до верховьев Колымы — за 1000 верст — легко было перебросить десяток тысяч пудов груза на ламутских оленях, а затем из местности Сеймчан сплавлять их вниз по Колыме на плотах. Это «открытие» и привело к «закрытию» Оймяконского тракта.