Не так давно, в 1911–1912 году, был открыт морской путь, ведущий в устье р. Колымы прямо из Владивостока (через Берингов пролив), который почти вдвое удешевлял стоимость переброски товаров и вдвое увеличивал количество перебрасываемых грузоа, доведя их до 23–24 тыс. пуд. за рейс. Два-три удачных рейса парохода, и слава закрепилась за этим путем. После этого «закрылся» нашумевший Сеймчано-Ольский тракт.
3
Но оказалось, что радоваться этому было преждевременно.
Начиная с третьего года после открытия нового пути, пароход «Ставрополь» по дороге к устью р. Колымы был затерт льдами. Через год он опять не дошел до устья Колымы, а после революции 1917 года и вовсе перестал ходить. Местное население вынуждено было голодать.
— Что мы только не делали тогда, — вздыхает Атыляхан. — Особенно страшно было бывало в 40–50 градусные морозы добывать огонь, высекая искру камень о камень, или натирая дерево о дерево… А курить… Запас рыбы кончился, скота нет, оленей нет, охотиться — нет пороху, что делать во время долгих зимних месяцев. — Вот и курим — тогда. Все-таки терзания голода забываются на некоторое время.
— А что вы курили?
— Мы курили грибы мухомор, смешанный с заквашенным медвежьим калом. Тогда лучше бывает, ибо если курить один мухомор, то десна распухает, сильное головокружение бывает, а потом рвота. Думаешь, что вот-вот кишки вылезут через рот.
— А пили что?
— Пили отвар из шиповника или черных грибов, растущих на стволах березы.
— Вот скажи, Атыля, в такие годы как в живых остаетесь?
— Мы… не все. Многие умирают. Страшно рассказывать.
Атыля прислушивается к безмолвной, как бы застывшей реке и притаившемуся лесу и тихо, как бы боясь потревожить их покой, продолжает:
— Мы кочевали тогда по реке Ясачной, целым родом. По соседству кочевал другой род… Лето мы провели вместе. Промысел рыбы был неважный — не было сетей и неводов. Началась осень. Надо было идти на охоту — на лосей, на оленей, на белку, но не было пороха. Якуты сказывали, что пароход опять застрял во льдах… Делать было нечего. Сидели… Ставили ловушки на зайцев, но не попадались — все снегом заметало. Зима пришла, голод начался… И чем сидя умирать, укочевали мы вверх по реке: может быть попадется какая-нибудь живность. Было у нас пять собак — всех съели. Ели старые ремни, старые кожаные сапоги. Сначала их подмачивали, потом жарили на огне, а когда они начинали пахнуть горелым, — мелко крошили в воду и варили. Потом клали туда листья и почки от ивы, или кору лиственницы — заболонь. Получалась каша.
Потом, когда мужчины, изнуренные ходьбою в поисках пищи валились с ног, женщины случайно нашли берлогу медведя… Но как его убить. Вот они думали, думали… Набрали сухого хворосту, набили его в отверстие берлоги и подожгли… Медведь задохнулся. Вот этим род наш и спасся. А вот другой род вымер.
— Довольно, Атыля. Хватит.
Я долго лежал, раздумывая над рассказом Атыля. Все это — режим колониальной политики царского самодержавия. Но теперь этого нет, теперь советы. И положение юкагиров теперь иное… И вдруг в этом, например, году, или будущем… пароход опять застрянет во льдах. Что тогда? Нет, этого не должно быть! А затем надо еще изыскать пути, ведущие этот край к теплому Охотскому морю. Надо!
4
Я задался целью во что бы то ни стало найти такой путь, который приблизил бы эту застывшую в условиях каменного и костяного века страну к советской культуре. Расскладываю карту и задумываюсь; если бы река Колыма имела не 112 км длины, а, скажем, 2500–3000 км при ширине в два км и была бы судоходна до самых своих истоков, тогда… тогда еще не все. Было бы весьма желательно, чтобы все русло ее лежало не так, как указано на карте, а километров на 2500–3000 восточнее. Вот тогда было бы все. Тогда этот край, ледяная тюрьма юкагиров, была бы «цветущей» страной. Здесь и рыба, и пушнина, и лес, и оленеводство и золото — все нашло бы свой выход.
Каменный уголь, занявший пространство между устьем Колымы и Чауна для приходящих из Владивостока судов, заменил бы те десятки тысяч пудов дорогого угля, который закупается в Японии. Уголь р. Зырянки — в верховьях р. Колымы покрыл бы потребность местного речного флота. Берега рек покрылись бы лесопильными заводами, устья рыбоконсервными, а верховья — металлургическими заводами…