— Что это было?
Я не отвечаю. Не знаю, что отвечать, даже если бы и смогла. Потому что правда в том, что я понятия не имею, что это было. Я никогда не понимала, на чем основывалась мое неизбежное влечение к Менди. Если бы понимала, то, возможно, удерживала бы свои конечности от разжижения, когда он касается меня.
Недолго думая, я бросаюсь к Люку, обвиваю его руками и тянусь к его губам. Он оступается и падает назад в пустующую кабинку. Я приземляюсь на него сверху, прижимаясь к его губам.
Я обнимаю его шею и крепко удерживаю лицо. На мгновение он замирает, явно не в состоянии понять, что делать с этим внезапным поворотом событий. И тогда он начинает целовать меня в ответ. Его губы двигаются синхронно с моими. Его руки давят на мою спину. Движения ускоряются.
Но все же его участие непродолжительно. Его инстинкты не могут так долго сопротивляться. В конце концов, раздражающая аналитическая часть мозга настигает его, и после времени, достаточного, чтобы разобраться во всех переменных и просчитать последствия, его губы останавливаются. Руки его поднимаются от моей спины к его шее, где он берет меня за запястья и медленно расцепляет мою хватку. Затем он отклоняет голову назад.
— Хэй, Лекси, — говорит он, глядя на меня. — Что ты делаешь? Ты не в своем уме...
Я отмахиваюсь от его глупой логики и снова наклоняюсь к нему. На этот раз я сую язык ему в рот и усаживаюсь на нем прямее, отчего ему становится сложнее вырваться.
Но ему это все же удается. Он отодвигается из-под меня, в результате чего я плашмя падаю на спинку дивана в кабине, мой вытянутый язык ощущает легкий привкус бархата.
Я с усилием и злостью возвращаюсь в сидячее положение.
— В чем твоя проблема? — кричу. — Ты хоть знаешь, сколько парней в этом клубе — этом городе — убили бы, чтобы быть сейчас на твоем месте?
— Лекси, — успокаивает он, — ты много выпила. И мыслишь не ясно.
— О Господи! Ты только и делаешь, что мыслишь ясно! Это настолько скучно, что я щас усну! — Я быстро собираю свои эмоции и заменяю раздражение кокетливой улыбкой. На дюйм приближаюсь к нему. — Ну же, — соблазняю я. — Ты никогда не хотел сделать что-то, не раздумывая?
Я наклоняюсь ближе, прижимая ладонь к его груди. Чувствую его сердцебиение. Ощущаю аромат лосьона после бритья. Я начинаю спускать пиджак с его плеч и наклоняюсь поцеловать его шею. Его адамово яблоко поднимается и опускается, когда он сглатывает.
— Лекс. — Его голос звучит подавленно. Он аккуратно отодвигает меня за плечи. — Почему ты это делаешь? Я тебе даже не нравлюсь.
— И что? — говорю я, извиваясь, чтобы уменьшить давление его рук. — Ты не обязан нравиться мне, чтобы делать это с тобой. — Я медленно провожу пальцем вниз по его рубашке, теребя кончик галстука, и наконец сжимаю его и тяну парня к себе. Я чувствую, как уступает его тело. Как сбоит его оборона. Как восстают его врожденные мужские инстинкты.
Мои губы замирают в дюйме от его.
— И кроме того, любовь, в конце концов, это просто деловое соглашение между людьми.
Он отстраняет меня на расстояние вытянутой руки.
— Что? — выпаливает он.
— Ты меня слышал.
Он пристально смотрит на меня.
— Ты действительно так считаешь?
Я пожимаю плечами и отвожу взгляд.
— Да.
Чувствую его интенсивный взгляд на своем лице, прожигающий дыру в щеке. После долгой паузы он недоверчиво усмехается и качает головой.
— Ты пьяна, — заключает он, выскальзывая из кабинки и протягивая мне руку. — Пошли. Отвезу тебя домой.
Глава 28
Голову с плеч!
Я на грани унижения. И что удивительно, это не имеет ничего общего с огромным соломенным сомбреро на моей голове. Я пытаюсь блокировать разрозненные воспоминания о прошлой ночи, но они продолжают возвращаться в мысли.
Люк Карвер.
Я целовала Люка Карвера!
О чем я, блин, вообще думала?!
И простите, но быть навеселе — на этот недостаточно хорошее оправдание. В смысле, я и раньше вытворяла всякое, достойное первых полос, но сейчас это что-то иное. Это совершенно новая категория стыда.
К счастью, когда во вторник утром я сажусь в машину, он, кажется, не горит желанием говорить о произошедшем, как и я. Поэтому я бормочу что-то похожее на «доброе утро», втыкаю в уши наушники и врубаю музыку. Люк сует диск в проигрыватель, затем выезжает на дорогу.
Впервые за три месяца рутины он не тратит пять минут, чтобы проверить все свои ручки и кнопки. Просто едет. Полагаю, мы оба в равной степени стремимся поскорее закончить эту поездку.
И я бы руку дала на отсечение, сказав, что мы, вероятно, так же в равной степени стремимся разделаться с этим годом.
Думаю, у нас есть что-то общее.
Ну, и как вам это?
Похоже, я вызываю всеобщее удивление, когда захожу обратно в «Тако Дона Жуана». Все озадаченно смотрят на меня, словно никогда не видели раньше.
— О, привет, — осторожно приближается Дженна, пока я вешаю сумку на крючок около двери. — Ты вернулась.
Я опускаю взгляд на безобразную униформу.
— К сожалению.
Она через плечо заглядывает в комнату, полную любопытных лиц, смотрящих в нашем направлении.
— Некоторые думали, что ты могла бы уйти после вчерашнего. — Потом тише, шепотом, она поспешно добавляет: — Или тебя бы уволили.
Если бы.
Я нацепляю на лицо улыбку и объявляю остальным на кухне:
— Нет. Я все еще здесь!
Вижу, как один из сотрудников с кислой миной протягивает двадцатку парню по имени Роландо, который усмехается и убирает ее в карман.
— Хорошо! — Дженна, кажется, пытается радоваться по поводу всего этого. — Не хочу быть единственной девушкой здесь.
— Куда мне идти?
Она оглядывает кухню.
— Почему бы тебе не помочь с подготовкой?
Я неохотно тащусь к прилавку, где с помощью какой-то непонятной штуковины режет томаты Роландо. Он высокий, подтянутый и с мальчишеским очарованием. Его волосы коротко пострижены. Как у морпеха.
— Привет, — бормочу я, становясь рядом с ним. — Я, похоже, должна тебе помочь.
Он искренне мне улыбается и подталкивает коробку томатов.
— Ладно, почему бы тебе не закончить нарезку, а я пока начну шинковать латук.
— Так что, ты поставил, что в первый день я с этим справлюсь? — спрашиваю я, беря помидорку и занося над ней лезвие.
Он вспыхивает, поняв, видимо, что я стала свидетельницей его деньгообмена.
— Ой, да. Прости за это.
— Не стоит извиняться, — говорю ему. — Ты единственный здесь, кто имеет хоть какую-то веру в меня. — Затем под нос себе добавляю: — Или где угодно, если на то пошло.
Я опускаю рычаг резки и давлю на него. Вместо того, чтобы помидору разрезаться, он разбрызгивает повсюду свои внутренности, в том числе и на перед моей униформы.
— Фантастика, — злюсь я, хватая полотенце и вытираясь.
Роландо смеется и несется мне на помощь.
— Ну-ка, — говорит он, помещая другой помидор в овощерезку. — Давай покажу тебе. Нужно быть быстрой и резкой. Ну, знаешь, как гильотина.
Я смеюсь его аналогии.
— Гильотина?
— Ага, — отвечает он, усмехаясь от уха до уха. — Ну, знаешь, такая штука, которой отрубают головы.
— Я знаю, что такое гильотина. Просто удивлена ее употреблению в этом смысле.
— На самом деле, это круто, — говорит он мне. — Я думаю о ком-то, кто мне не нравится, и представляю их головы на месте помидора. — Он резко и быстро дергает рычаг. Помидор распадается на сотню ровненьких кусочков и падает в поддон. — Видишь?
Я снова смеюсь.
— Выглядит жестоко.
Он отмахивается от моего участия.
— Да не особо. Но это делает все более увлекательным.
Я беру томат и закрепляю его под лезвием.
— А сейчас, — подсказывает Роландо, — кого ты представляешь на месте помидора?